Юлия Волкодав

Кигель Советского Союза

Часть 1

Утро начинается с телефонных звонков. Он их так и называет, «утренний обзвон». Едва открыв глаза, тянется к тумбочке за очками и записной книжкой. И пока тело привыкает бодрствовать, мозг уже включается в работу. Кого нужно поздравить с днём рождения? Кому напомнить об отправленных бумагах? Какие встречи запланированы на сегодня? Электронных календарей он не признавал. Мобильником пользовался исключительно как телефоном, набирая номер вручную, как привык делать всю жизнь. Новомодные гаджеты, как называли телефон и прочие приблуды внуки, презирал. И всегда сердился, если дети утыкались в экраны в его присутствии. Ничего там хорошего нет. Настоящая жизнь, настоящие друзья и настоящее общение – вот они, вокруг тебя, а не в телефоне. Уж он-то, Андрей Кигель, и о жизни, и о друзьях знал всё. И за модой не гнался никогда – ни в вещах, ни в песнях.

– Алло! Марик? С днём рождения тебя, дорогой. Кавказского тебе долголетия, человеческого и творческого. Я сегодня заеду. Знаю, что не празднуешь. И очень зря. Зритель по тебе соскучился. Мы могли бы сделать творческий вечер. Ну, что сейчас говорить! Я заеду, Марат. Передавай супруге мои поздравления. Как с чем? Это и её праздник тоже, что бы ты без неё делал. Всё, давай, до встречи.

Андрей Иванович откладывает телефон и решительно поднимается с постели. Разлёживаться не в его характере, даже если позволяет время. Хотя время ему никогда не позволяет. Вот уже полвека у Кигеля дел всегда больше, чем помещается в один день. И это хорошо, он так и хотел. У него и движения быстрые, стремительные. Войдя в ванную комнату, первым делом нажимает на кнопку магнитофона. За десять минут, что уходят на умывание и бритьё, можно послушать две или три песни. В магнитофоне всегда стоит флешка с новым музыкальным материалом. Тоже вот технологии. Раньше композитор звонил и говорил, что у него есть для тебя песня. И ты бежал, бросив все дела, только бы успеть первым. Потому что песню могут отдать кому-то ещё. Лёньке, например, или тому же Марику. Нет, ему грех жаловаться. Уж ему-то песен в репертуаре всегда хватало, и всё же… Ты приходил к композитору, и тебя сразу же сажали за стол. Или хотя бы вручали чашку чая и какие-нибудь домашние пирожки, испечённые любимой супругой. И ты, вечно голодный артист, только приехавший с одних гастролей и уезжающий на другие, сидел, уминал те, что с картошкой, твои самые любимые, и слушал новую песню, которую автор исполнял тут же, на чудом впихнутом в по-советски скромные квадратные метры пианино. И, дожевав пирожок, тут же принимался разучивать, напевать под ревнивое ворчание творца, борющегося за чистоту каждой нотки. Это было творчество. А сейчас что? Флешка! Придумали же. Оркестровки живые никто делать не хочет. На синтезаторе запишут все инструменты и довольны. Халтура везде.

Андрей Иванович с раздражением вытирает лицо полотенцем. Погружённый в свои мысли, он даже не особо уловил, что прослушал. Ну и чёрт бы с ним. Была бы хорошая музыка, мимо ушей не прошла бы. Значит, очередная посредственность.

В столовой светло и солнечно. Удачный у них всё-таки дом. Скромный по сегодняшним меркам, роскошный по меркам того времени, когда молодой ещё артист всеми силами пытался свить семейное гнездо. В Москве дети часто болели, хотелось организовать для них свежий воздух. Влез в сумасшедшие долги, два года гастролировал по всему Союзу, но дом в Подмосковье построил. Сто двадцать метров всего-то. Теперь, если все дети и внуки вдруг решат переехать к ним с Зейнаб, пожалуй, и не поместятся. Другой вопрос, что не решат. У них свои дома. Построенные тоже им, вечно поющим отцом и дедом.

– Доброе утро!

На Зейнаб изумрудная блузка и длинная, в пол, юбка цвета ультрамарин. Синий массивный кулон. Какой-то самоцвет. Она любит смелые эксперименты. Его красавица. Он зовёт её «девочка» до сих пор, спустя столько лет.

– Что у тебя сегодня?

Она ставит перед ним тарелку борща и садится напротив. Длинные, всегда распущенные чёрные волосы и серые, как озеро, ясные глаза. Неизменная улыбка и искреннее желание узнать его планы на день. И он начинает перечислять:

– С утра в офис, хочу хоть немного посидеть с бумагами. Мне кажется, их накопилось столько, что они скоро подопрут потолок. Днём выступление в «Мире», благотворительный концерт детского фонда. Ближе к вечеру заеду Марика поздравлю с днём рождения. Он не отмечает. Ну ты же его знаешь, придумал себе депрессию. Постараюсь его взбодрить. Борщ сегодня отменный!

Зейнаб цедит кофе крошечными глотками. Утром ей больше ничего не нужно. От ядрёного запаха борща слегка подташнивает. Он так привык. Первое блюдо на завтрак, потому что обед при его графике может наступить ближе к вечеру. И просто потому, что так приучила его мама. «Мама. Первое слово, главное слово в каждой судьбе». Была такая пронзительная детская песня. Андрей её тоже пел. А что он не пел? Голосом Кигеля озвучено примерно всё, написанное советскими композиторами. Но строчка про маму подходит ему как нельзя точно. И первое слово, и главное. Поначалу Зейнаб даже ревновала, потом смирилась. Аида Осиповна умерла тридцать лет назад. Но живёт в их доме и поныне.

***

– Аида Осиповна! Ваш Андрюшка опять дерётся!

Соседка стояла на пороге общей кухни, раскрасневшаяся, возмущённая. Аида Осиповна отложила палку, которой мешала бельё в огромном тазу-выварке, медленно распрямила спину. Мокрые и уже седые волосы лезли в глаза. Спокойно посмотрела на соседку:

– С кем дерётся?

– Сашку моего побил! В песке извалял. Я и так стираю каждый день!

– Хорошо, если раз в неделю, – припечатала Аида Осиповна. – Мне-то хоть не ври. Сашка твой вечно как порося ходит. Андрей!

Это уже в окно, громким и грозным голосом. Натренированным. Андрею семь, и его первый раз в первый класс пришёлся на первый же военный год. Сорок первый. И в школу он пошёл в первую, номер один. Потому что другой в маленьком сибирском посёлке, куда их забросила волна эвакуации, просто не было. И даже дом, в котором нашлась для них крохотная комната, был первым от сельсовета. С единицей на покосившемся деревянном боку.

Андрей появился спустя секунду. Раскрасневшийся, взъерошенный, но счастливо улыбающийся. Портфель, старый, потрёпанный, доставшийся от старших