Лёнька с женой поссорился и поэтому ходит как в воду опущенный, и что на новом конкурсе артистов эстрады Машке дали только третье место, потому что она оказалась настолько самобытной, что никто не смог определить жанр, в котором она выступает, а теперь Машку требуют на гастроли все филармонии Советского Союза.

Да… Хорошее было время. Честное какое-то, настоящее. А теперь только пыль в глаза под названием «шоу-бизнес». Хотя нет тут ни бизнеса, ни шоу. Так, бездарная клоунада.

Андрей Иванович убирает костюм в кофр, подхватывает дипломат, в котором ни колбасы, ни шпрот, одни бумажки, и те не имеющие отношения к творчеству. Выходит в коридор, ещё раз удивляясь, как много тут сегодня детей. Хоть они пока настоящие. Половина в тёмных очках, кто-то с белыми тростями, помогающими незрячим ориентироваться в пространстве. Но не сидят же по гримёркам, не спешат по своим делам. Собрались в коридоре и общаются, обсуждают, кто как выступил, фотографируются со «звёздами». Для них этот концерт – настоящий праздник, а не рутина, как для приглашённых «селебрити».

Кигель машинально гладит по голове какого-то мелкого ребятёнка, проходя мимо. Кивает на прощание администратору, на ходу пожимает руку коллеге, молодому певцу, имени которого он даже не помнил, но в лицо узнал, и идёт к машине. Часы показывают половину третьего. Быстро он сегодня управился, можно ещё в Министерство культуры заехать, успеть один вопрос решить. А потом к Марату.

– В министерство, – говорит он водителю, распахнувшему перед ним дверь.

В какое именно – можно не уточнять. В Министерстве культуры он бывает чуть ли не чаще, чем в офисе. Министр его, кажется, уже боится. Знает, что если пришёл Андрей Кигель, то опять придётся кому-то пробивать звание, а то и квартиру, находить помещение для репетиций или деньги на очередной грандиозный проект. И рад бы министр просто не пускать назойливого посетителя, но не может. Потому что, если бы не Андрей, не был бы он министром. Да что там, он бы институт не закончил, из которого его трижды выгнать пытались. Впрочем, это совсем другая история.

***

За кулисами было шумно и волнительно. Бегали туда-сюда редакторы с кипой бумаг: каждая деталь концерта, каждый номер, да что там, каждое слово, которое должен сказать конферансье, тщательно документировалось и несколько раз утверждалось. Андрей и Алик скромно стояли в сторонке и наблюдали за происходящем. Сюда, в святая святых, за кулисы Театра эстрады, на генеральную репетицию творческого вечера поэта Якова Лучанского они попали по чистой случайности и в последний момент. Яков Лучанский оказался тем самым поэтом, чьи стихи про дрессировщика они положили на музыку Алика. «Юного, талантливого и безмерно самонадеянного композитора», как выразился сам Лучанский, отыскали редакторы через дирекцию цирка. Где, собственно, песня и звучала, став невероятно популярной. Лучанский и внимания на неё не обращал, только авторский гонорар получал по тщательно заполняемым после каждого представления паспортичкам. И Алик тоже получал, только в десять раз меньше, так как не был членом Союза композиторов. Но когда дело дошло до творческого вечера, Лучанский решил собрать все песни на свои стихи. Песня про дрессировщика хоть и не очень вписывалась в драматургию концерта, зато относилась к категории однозначных шлягеров. А их у поэта, пишущего преимущественно про родину, комсомол и подвиг броненосца «Потёмкина», было не так уж и много. Словом, Алика, а вместе с ним и Андрея разыскали и пригласили выступить в концерте.

– Волнуетесь, молодёжь? – обратился к ним виновник торжества, проходя мимо.

Судя по лицу, он был не сильно старше Андрея, но выглядел настоящим мэтром. Нарядный, как будто у него уже сегодня творческий вечер: волосы зачёсаны назад, вместо галстука на шее повязан шёлковый голубой платок. Костюм явно не отечественного производства. Такой рублей двести стоит, не меньше. Ещё попробуй найди, где купить. Андрей слышал, что хорошие вещи можно только из-за границы привезти, но на зарубежные гастроли ездят исключительно проверенные артисты первого эшелона. Откуда берут костюмы авторы, оставалось только догадываться. Может быть, им благодарные исполнители привозят? В обмен на песни? Но думать о первом эшелоне и зарубежных гастролях было явно рановато – Андрею бы хоть в какой-нибудь эшелон попасть. И знать бы, как это сделать.

– Не волнуемся, – честно ответил Андрей. – Я пел «Дрессировщика» уже десятки раз, что мне волноваться?

Лучанский хмыкнул, покачал головой:

– Ну, это вам не в цирке выступать. Там в зале сидят ответственные товарищи, которые принимают программу вечера. Сам Геннадий Семёнович присутствует. Не понравитесь ему – не появитесь на телевидении никогда. Вы же знаете, что будет телевизионная трансляция?

Андрей не знал. И только теперь по-настоящему заволновался. Его покажут по телевизору? На всю страну? Невероятно! Осталось выяснить, кто этот Геннадий Семёнович и чем он так страшен. Но Лучанский уже куда-то ушёл. И Андрей, дабы не мучиться неизвестностью, подошёл к Алле, редактору, с которой уже успел познакомиться.

– А Геннадий Семёнович – это кто? – без обиняков поинтересовался он.

Алла, что-то нервно изучавшая в своих бумажках, подняла на него глаза. Во взгляде читалось откровенное изумление.

– Ты с луны свалился, что ли? Это же Генсек.

– Кто?!

– Не в этом смысле. Прозвище у него Генсек. Потому что Геннадий Семёнович. Сокращённо, ну. Неважно, кто он, Андрей. Просто запомни, что это главный человек на телевидении для всех, кто поёт, пляшет, читает и фокусы показывает. Именно он решает, кто будет в эфире, а кого «чик-чик». – Она показала жест, словно ножницами ленту обрезает. – В концерте-то ты в любом случае будешь, списки утверждены, Лучанский тебя лично вписал с «Дрессировщиком». А вот за телеверсию не поручусь. И никто не поручится. Ты должен понравиться Генсеку. И песня тоже должна понравиться.

– Понял, – улыбнулся Андрей.

Хотя на самом деле мало что понял. Но «в телевизор» невероятно захотелось. Ещё вчера он считал большой удачей, что его позвали выступить в концерте знаменитого поэта. Но сейчас замаячили куда более интересные перспективы.

– Выступает студент Музыкальной академии имени Гнесиных Андрей Кигель. Музыка Александра Зильмана, стихи Якова Лучанского. «Дрессировщик».

Алла объявила его так торжественно, как будто их уже транслировали все каналы и радиостанции Советского Союза. На самом деле в пустом зале сидели пять человек. В центре расположился сухощавый пожилой мужчина в квадратных очках с толстой роговой оправой. Галстук у него был затянут так туго, что, просто взглянув на узел, Андрей испытал нехватку кислорода. А может, всё дело в гнетущей атмосфере, воцарившейся в зале и на сцене? Душно тут как-то. Не проветривают они, что ли?

И он уже,