даже для дополнительного питания. Рацион мелких собственников уступал тому, который мы описывали выше применительно к вдовам в сравнительно богатых семьях, хотя огороды и грядки с овощами на краю поля должны были играть существенную роль в обеспечении пищей. Семье, где было четверо взрослых, чтобы сохранять полную автономность и не искать приработков — или в крайнем случае для получения соли и сыра обмениваться продуктами (вином и зерном), — нужно было располагать немногим более чем четырьмя джорнатами земли.

3. Впрочем, даже эти весьма малые размеры земельного надела, необходимого для пропитания, позднее еще более уменьшились из‐за внедрения двух новых культур, не учтенных в кадастре, но способных полностью преобразить крестьянскую экономику Пьемонта, ее производительность и интенсивность: кукурузы и шелковицы. Их отсутствие в кадастровых описях подтверждает гипотезу (к которой мне еще предстоит вернуться), что урожайность в денежном выражении, показанная в Перераспределении, намного ниже реальной.

У нас нет никаких количественных показателей распространения кукурузы в этой зоне, но она, безусловно, присутствовала, и мы это видели на примере истории семьи Доменино. Вдова последнего Доменино оставила своему отцу, Стефано Скалеро, продукцию, полученную с поля, засеянного кукурузой. Эта высокопроизводительная культура в XVIII в. стала основой пищевого рациона крестьянского населения. Однако она распространилась в Пьемонте уже в XVII в., пережив два этапа ускоренного наращивания: после чумы 1630 г. и в годы продовольственного кризиса конца столетия, именно те, которые мы рассматриваем. Общество, переживающее разлад и распад прежних структур, наиболее открыто для технических новшеств и наиболее беззащитно перед ними, оно лучше всего приспосабливается к новым условиям производства[68]. Мы можем предположить, что кукуруза уже закрепилась в Сантене на постоянной основе и что ее периодические упоминания в нотариальных актах отражают ее широкое распространение и падение психологических преград, порождавших враждебное отношение к ней на протяжении многих десятилетий после ее появления.

Более документировано наличие тутовых деревьев для разведения шелкопряда; в описаниях земельных участков, выставляемых на продажу, часто встречается характерное упоминание о том, что они высажены на краю пашни.

Шелководство допускало широкое использование детского и женского труда и приносило существенное денежное дополнение к производствам, более тесно связанным с выживанием. Несколько унций семян могли решить проблемы, связанные с уплатой налогов, покупкой скота и вообще с затратами в чрезвычайных ситуациях, особенно затруднительных для крестьянских семей.

Об этом кадастр также умалчивает, хотя шелководство охватывало равнины и холмы всего Пьемонта. Сохранились лишь некоторые дополнительные свидетельства, относящиеся к зоне Кьери.

Речь идет о двух диаметрально противоположных культурах: кукуруза принималась в расчет только в отдельных местах, где она была издавна распространена (особенно в Канавезе). Ее высокая урожайность в сочетании с более слабой — по сравнению с пшеницей, рожью, барбариатом — коммерциализацией сказывалась на изменении характера питания. Она предназначалась в основном для семейного потребления. На многих территориях, где кукуруза была хорошо представлена, она не поступала в продажу. Как следствие, ее и не включали в подсчеты урожайности земель в денежном выражении.

В работе землемеров чисто рыночный характер деятельности, связанной с шелководческим циклом, слабо учитывался не столько из‐за технической ограниченности агрономических заключений, сколько, по всей вероятности, в силу особой экономической мотивации, вытекавшей из стремления к поощрению. Разведение шелковичных червей исключалось из оценки рентабельности, как исключались из расчетов и описаний тутовые деревья, за редким исключением не высаживавшиеся на отдельных плантациях и росшие в основном вокруг домов, гумен, на улицах, у источников и рядом с пахотными участками. Собрать данные об их местной распространенности, которая была огромной, и о хронологии их растущего присутствия трудно: как уже было сказано, в актах купли-продажи пахотной земли, наряду с главным предназначением участков, упоминается «с шелковицами», и это более чем в 40 % случаев. Однако частота таких упоминаний по времени слишком подвержена вариациям и не может рассматриваться в качестве более или менее надежного показателя; во всяком случае, современники говорят о быстром росте, особенно после 60‐х гг. XVII в., в том числе и в области Кьери. Характерным примером именно для этой зоны является письмо дворянина Антонио Гараньо, старшего аудитора Счетной палаты, от 24 ноября 1676 г., адресованное муниципальному совету Кьери. Он отмечает, «что ежегодно можно видеть прирост урожая шелка вследствие умножения тутовых деревьев, количество которых день ото дня прибавляется»[69]. В высшей степени рассеянное производство, тесная связь между мелким хозяйствованием, сбором листьев, разведением червей и прядением на дому делают шелководство ресурсом, основополагающим для крестьянского бюджета, но в то же время затрудняют, применительно к отдельным семьям, контроль и учет экономического значения этой сложной и многоэтапной деятельности, заполнявшей мертвый сезон между периодами главных сельскохозяйственных работ.

Шелководство приобрело такую важность, что занимало существенное место в логике изучаемой нами системы; эта логика была избирательной, строилась на расчетах выгод и потерь, которые технические новшества могли принести в сложную жизненную стратегию крестьянской семьи. Как следствие, имеет смысл вкратце рассказать об одной из ранних попыток внедрения нового ткацкого станка болонского типа, предпринятой упомянутым Антонио Гараньо в окрестностях Кьери.

Сложная сеть закупок, приводившая к их концентрации в руках немногих крупных торговцев, экспортировавших шелковичных червей и шелк, в большей мере, чем любая другая мануфактурная деятельность, использовала сложноустроенные местные каналы, внутри которых фактически оказывалось пассивное сопротивление распространению более передовых и централизованных технологий прядения, по крайней мере в таких зонах, как наша, где традиционное производство хлопка не препятствовало постепенному проникновению орудий для шелкопрядения в крестьянские дома. Существовала своего рода местная специализация, в силу которой домашнее прядение и ткачество льна и хлопка ограничивались Пойрино и Ривой, а Камбьяно, Вилластеллоне и Сантена были из него исключены. Между тем 78 % инвентарных описей Сантены включают в себя орудия для мотания и прядения шелка, причем во многих случаях приданые или завещания вдовам указывают, что эта отрасль предоставляла существенную часть женского вклада в семейный бюджет.

Конечно, нельзя отнести этот феномен только к интересующей нас зоне, он охватывает весь Пьемонт. Специализация Раккониджи, успех сосредоточенной здесь новой централизованной технологии[70] наводят на мысль о проявлении местной инициативы отдельными особо одаренными предпринимателями, приступавшими к инновациям раньше других, но не о всеобщей тенденции. Похоже, такой разброс связан с результатами ряда попыток, известных и в других местах, но неудачных именно в силу жизнеспособности домашнего производства, крестьянского противодействия, инерции капиллярной системы сбора продукции. Пример тому — наша область.

Действительно, вполне вероятно, что именно эта совокупность факторов привела к провалу затеи Антонио Гараньо, который в 1669 г., намного раньше, чем в Пейроне и в Раккониджи, устроил в Кьери «шелковую фабрику и мельницы с мотальщиками на болонский манер».