– Послушай, но ты же говорил, что мертвые не воскресают?

– Конечно же, не воскресают, но существуют мнимые подобия людей: призраки, привидения… Твой князь убил пленных, а затем лишил их обычного для их племени погребения. Он их за людей не считал, только потому, что язычники. Весьма тяжки сии преступления! О, весьма тяжкие! А к тому же неотомщенные (правда ведь?), вот потому десятилетиями вокруг них накапливалось зло, а пострадать от него могут и невинные. Хотя разве ты, к примеру, невинен, если клад, уже принадлежащий нашей Матери сырой земле, желаешь у нее отнять? Я слыхал, что когда раскопали один такой древний клад, вышел из могилы муж, сел на камень и спрашивает: «А принесли ли вы семь голов?» То есть там было семь мертвых сторожей, и они согласны были отдать клад, если получат головы семи вновь убитых.

– Как же быть в таком случае? – Хотен выговорил, как только сумел двинуть одеревеневшим от страха языком.

– Скажи сначала, сколько мертвецов оставил сторожить твой князь?

– Четверых – по одному на каждую сторону света.

– Думаю, что на всякой случай не худо бы прихватить с собою четыре черепа – не велика редкость. А главное, как раскапывать будешь, держи подле себя хорошего лучника.

– А зачем у клада лучник, премудрый отче? – вопросил Хотен, уже ничему больше не способный удивиться.

– Если вдруг появится из ямы призрак, следует, согласно худому моему разумению, пощекотать его стрелой. Окажется то живой человек, он со стрелой в животе перестанет скоморошить. А уж если пройдет сквозь него стрела, словно через туман невещественный, вот тогда только одно тебе останется – бежать куда глаза глядят. И черепа не помогут.

Волхв надолго и тяжело задумался. Тут зазвонили колокола на недальней Пирогоще, а за ними и во всех подольских церквях. К обедне! Хотен сидел, как на иголках.

– Расколотились сегодня, как бешеные, – проворчал тут Творила и вдруг недовольно воззрился на гостя: – Из-за тебя сие! Окна-то настежь. А Говорун так и не принес нам пива.

– Прости, премудрый отче, – поклонился Хотен. – Не до пива мне сейчас! Да и нужно мне уже скоро в одно тут место. Скажи, будь добр, а не лучше ли будет сначала отдать мертвому четыре черепа, а уж тогда проверять его стрелой?

Волхв ухмыльнулся.

– Да чего уж там, если призрак появится, не забудь мне о том рассказать. Если своими глазами увидишь. Байки я и сам умею рассказывать, Хотенушко. А вот что сделай обязательно. Прихвати с собою половецкого жреца, шамана по-ихнему. Примета есть такая – если отроешь в земле стоячую кость, значит, рядом клад. Будут копать, наткнутся на мертвого. От него там уже один остов остался. Ты лично посмотри, куда он спиной сидит. В той стороне начинай копать, пока не найдут второго. А первого пусть откопают осторожненько, с береженьем, вынут и положат, как им скажет шаман. И он, пока других будут выкапывать, пусть над первым по-своему молится. А как последнего вынут, пусть сожжет всех четверых по своему обычаю и повоет над ними, как положено, да и похоронит прах. Вот тогда только начинайте раскапывать сам клад – и никакое зло на тебя и на дружину твою не перейдет.

– Вечно тебя буду благодарить, мудрейший из мудрейших! – вскочив на ноги, поклонился Хотен и продолжил уже не столь резво: – А какую плату положишь ты за свои бесценные советы?

– А я уже придумал, – рассмеялся Творила. – Пусть князь заплатит мне после, как найдете вы клад – щедрее тогда будет.

– По рукам, отче!

И когда ударили они по рукам, Хотен спросил озабоченно:

– А почему не принес нам твой Говорун пива? Уж не потому ли, что не хотел отвлекаться, под дверью усердно подслушивая?

– Говорун? Вот спасибо тебе, Хотенушка, повеселил ты сегодня меня, старика. Он, Говорун, знает, что если выпью я пива, то больше не стану ворожить, а от того не будет нам с ним сегодня прибытку. До того про промысел мой болеет, что и посохом по спине за непослушание не боится, плут, получить!

Однако Хотен облегченно перевел дух, только обнаружив Говоруна за воротами на скамеечке. Бабы и девки столпились вокруг, а одна так даже сидела перед ним на корточках. Рты разинув, внимали они, как служебник, завывая немилосердно, вещал о свойствах приворотного зелья.

Все давно уже было готово. Печка протоплена, дым выпущен, углы бедной клети отчищены от паутины, пол выметен, только дух плесени остался, после того как дурак Хмырь попытался высушить перину на горящей печке. Увидев остатки перины, Хотен схватился за голову, приказал выбросить всю постель и, не тратя времени на ругань, вскочил на не расседланного еще коня и помчался на Торговище. Когда возвращался с Рыжком в поводу, навьюченным купленными, не торгуясь, подушками, новой периной и дорогущим соболиным одеялом (другого не нашлось), народ уже выходил из Пирогощи и негусто растекался по улочкам и торговой площади. До встречи, о которой тайком мечтал он три месяца, оставалось всего ничего!

Ухмыляющийся Хмырь получил на пиво и был отправлен куда глаза глядят с условием вернуться после вечерни. Час уже, не меньше, как исчез со двора холоп, а Несмеяны все не было.

Вдруг ахнул Хотен: а что, если Несмеяна забыла, о чем условились они? Что назначена будет встреча в церкви, а понять надобно, что в этом его дворе? Догадка сия осенила молодца в переулке: торчал там, чтобы перехватить Несмеяну, если вдруг забудет, где его клеть. Стремглав влетел он во двор и воткнулся взглядом в недоумевающий взгляд Рыжка, расседланного, мирно себе жующего у коновязи над кожаной торбой с овсом.

Быстрым шагом, то и дело на неприличный бег срываясь, пустился молодец к Пирогоще, однако пуста она оказалась, церковь, только горбатый дьячок там возился, гася и убирая в мешок свечи, затепленные прихожанами в обедню. Выскочил из церкви, огляделся – нет и на подходах Несмеяны! – и вдруг почувствовал, что продрог, шубу второпях не накинув, а оттого несколько отрезвел. И даже готов был уже посмеяться над собой, когда, снова выбегая к своему переулку, увидел, глазам не сразу поверив, тоненькую черную тень, мелькнувшую перед его калиткой.

Несмеяна стояла на крылечке и выглядела совсем не такой, как мерещилась ему все эти месяцы. Они заговорили разом:

– Некоторые черниц приглашают вместе помолиться, а самих дома нету!

– Я мнил, ты не поняла и ждешь в Пирогоще!

И разом замолчали. Хотен взлетел на крылечко и буквально пронес Несмеяну через сени в горницу. Руки его сразу же всю ее вспомнили, и сердце сладко замерло. Притащил добычу к окну и принялся рассматривать: похудела, осунулась, каким-то чудом ухитрилась для него накраситься – но это же она, его Несмеяна! И почувствовал вдруг, что смеется от радости.

– Смешна теперь стала тебе, Хотенко? Погоди, дай проклятые черные тряпки снять…

– Вон угощеньице на столе, откушай…

– Ты – мое угощение, мой желанный!