В то время как германские танки утюжили врага, Морелля, пребывавшего в изоляции в «Фельзеннесте», преследовали мучительные экзистенциальные страхи. Другие персонажи из окружения Гитлера, такие, как фотограф Гоффман, извлекали немалую выгоду из успехов Третьего рейха. Внутри правящей клики сложилась своего рода современная версия шайки рыцарей-разбойников. Что же касается Морелля, он получал ежемесячный оклад в 3000 рейхсмарок за медицинское обслуживание Гитлера и его адъютантов. «Поскольку все остальные господа пользуются меньшей свободой, я постоянно сижу один […]. Если бы не фюрер, я был бы рад оказаться дома. Мне уже 54 года», – писал он в письме своей жене и сожалел о том, что его виллу на «Шваненвердере» можно содержать только при наличии высоких доходов, и, стало быть, я должен либо больше зарабатывать на медицинском поприще (что скажется на моей работоспособности), либо посвятить себя фармакологии[163]. Фармакологией он в конце концов и займется, и результаты его деятельности окажутся впечатляющими не только для его пациентов.

Во вторник 20 мая 1940 года на аэродроме ставки «Фельзеннест» приземлился самолет связи, который доставил только что отснятый выпуск «Вохеншау», подготовленный под личным контролем Геббельса. Гитлер пешком спустился по склону холма в деревню, к пивной «Хак». Расположившись в дальней комнате, он трижды просмотрел ролики, продиктовал свои пожелания относительно поправок, принял в ванной душ и распорядился доставить себя обратно на командный пункт[165]. В тот же день в Берлин была отправлена депеша, а в четверг утром засветились экраны всех кинотеатров на Курфюрстендамм. Разумеется, о стимуляторе в этом выпуске «Вохеншау» от 22 мая 1940 года не было сказано ни слова. Речь шла о «немецком мече, который пишет сегодня новую страницу истории» и о «непобедимом арийском боевом духе»[166].

Тем временем Гудериан захватил Абвиль, важный портовый город на берегу Ла-Манша. Все французские, британские и бельгийские войска, находившиеся к северу от «удара серпом», оказались отрезанными от частей, располагавшихся южнее, и единственной возможностью спасения для них оставался Дюнкерк – порт на атлантическом побережье. Гудериан опять опередил противника и достиг этого города спустя пять дней. Ему понадобилось бы всего несколько часов для того, чтобы блокировать Дюнкерк, в результате чего около миллиона солдат союзных войск попали бы в котел. Они находились в доброй сотне километров от порта, ведя бои с частями 6-й и 18-й немецких армий, и теперь им грозила смертельная опасность с тыла. До крушения Британской империи оставалось не более десяти дней.

В это время в «Фельзеннесте» гостил Геринг. Вследствие ранения в живот, полученного при марше к мюнхенскому Фельдхерренхалле в 1923 году, во время «Пивного путча», второй человек в государстве на протяжении многих лет страдал тяжелой зависимостью от морфина[167]. Прежде чем покинуть свою спальню, Боров, как его называли за глаза, достал из светло-коричневого футляра оленьей кожи шприц с золотым кольцом, привычным движением засучил рукав своей зеленой шелковой ночной рубашки, перевязал руку, сощурил глаза, чтобы рассмотреть нужное место, и сделал себе укол. Спустя несколько секунд морфин начал оказывать свое воздействие, и огромная рубиновая брошь на его груди начала переливаться так красиво, как ее мог видеть только рейхсмаршал. Блестевшие глаза Геринга расширились, зрачки, напротив, сузились, и их взгляд сделался колючим. Мир лежал у его ног – как он мог быть другим? В его затуманенном морфином, блаженном сознании созрела мысль: нельзя ни в коем случае отдавать славную победу над Союзниками этим надменным армейским полководцам. Он опасался, что в противном случае немецкие генералы завоевали бы в глазах народа большое уважение, а это означало бы прямую угрозу его положению, как и положению Гитлера. Кроме того, с военной точки зрения имело смысл подключить к операции люфтваффе, которые могли уничтожить силы противника с воздуха. Немецким танковым частям нужно будет только немного отойти назад, чтобы не оказаться в зоне поражения. Геринг самодовольно кивнул, гордясь тем, что ему в голову пришла столь гениальная идея. Сменив остроносые комнатные туфли на черные сапоги с подкладкой из овечьей шерсти, он побрел в лес, чувствуя, как вызванная морфином эйфория усиливается.

Когда они сидели под цветущими кленами за столом, на котором стояли тарелки с овсяным супом и мюсли рядом с чашками с яблочным чаем, Гитлер с радостью ухватился за идею своего заместителя. Эти два старых боевых товарища слепо доверяли друг другу. Пока что. Между ними существовала незримая связь. Гитлер чувствовал, что они с Боровом находятся на одной волне – в отличие от сидевших на первитине генералов. В мировоззренческом плане «национал-социалистские люфтваффе» он ставил выше «прусской военщины». Фюрер согласился с предложением рейхсмаршала еще и потому, что увидел в нем возможность продемонстрировать Верховному командованию вермахта, что значит «фюрер-принцип», что ему с некоторых пор не терпелось сделать. Еще в первой половине дня он вылетел в Шарлевиль, где находился штаб группы армий «А». Без четверти час оттуда в войска поступил приказ, по поводу которого до сих пор ломают голову военные историки. Это был пресловутый «стоп-приказ» об остановке немецкого наступления под Дюнкерком, логика которого не поддается пониманию.

Когда англичане увидели, что немецкие танки неожиданно остановились, они не могли поверить в свое счастье. Войска Союзников поспешили в направлении Дюнкерка, и тут же началась беспрецедентная по масштабам операция по эвакуации. В течение короткого промежутка времени к берегу в районе Дюнкерка причалили десять тысяч судов. Это была весьма пестрая армада: эсминцы и другие корабли Королевского ВМФ, баркасы, пароходы, конфискованные частные яхты, баржи с Темзы. По импровизированным мостам из грузовиков, поверх которых были положены доски, солдаты войск Союзников поднялись на спасительные суда.

Гудериану оставалось лишь наблюдать в бинокль за тем, как в портовый город тянутся нескончаемые колонны британских и французских солдат. Двигаться вперед ему запрещал приказ, хотя план Геринга, который хотел добиться победы путем воздушных бомбардировок, так и не был осуществлен. Неожиданно у люфтваффе обнаружились слабые места – как в материальной, так и в стратегической сфере. Одурманенный морфием рейхсмаршал явно переоценил свои возможности. Хотя его «Штуки»[168] пикировали на британские суда, небо было затянуто облаками, что существенно ограничивало видимость. Кроме того, базы Королевских ВВС находились значительно ближе к Дюнкерку. Неожиданно появившиеся «Спитфайеры» быстро завоевали господство в воздухе. Прибывший в «Фельзеннест» главнокомандующий сухопутными войсками фон Браухич находился на грани нервного срыва. Он настоятельно просил Гитлера позволить ему нанести противнику последний удар и победоносно завершить кампанию. Но диктатор был непреклонен. Ему хотелось показать военным, что именно он руководит этой войной – он, и никто иной.