Немного прихрамывая, освеженный и довольный, я направился к двери в конце коридора, резонно полагая, что там столовая или еще какое-то место, где я смогу найти чего-нибудь перекусить. Воспоминания о вчерашнем обильном столе заставили мой желудок жалобно забурчать. И хотя я вчера и не чувствовал вкуса, вид самих закусок был весьма соблазняющим.

Пройдя полуосвещенным парой светильников коридором, я толкнул дверь и зажмурился, ослепленный яркими лучами солнца. Оказывается, дверь вела не внутрь дома, как я подумал, а на наружную лестницу со второго этажа, на котором я сейчас находился.

Запах, запах весны, влажной, нагретой солнцем земли охватил меня, и я, жадно вдыхая этот аромат жизни, облокотился на перила лестничной площадки. Глаза постепенно привыкли к свету, и я принялся рассматривать место, куда попал. Двухэтажный добротный дом в виде буквы «П», причем концы обеих ножек соединялись высоким забором с решетчатыми воротами и обсаженным кустами подъездом к ним. В мощенном какой-то светлой плиткой дворе разбита пара цветочных клумб, качаются алые и голубые шары цветов. Ближе к воротам стоит внедорожный автомобиль — армейского типа, окрашенный в светлый хаки. Возле одной из клумб дремлет крупная черная собака, шерсть блестит, лоснится здоровьем, отсюда видно. Стены дома приятного песчаного цвета золотятся под лучами солнца. Блестят окнами. За воротами виднелась зеленая лужайка, за которой раскинулся сад. Деревья приятно пушистые той самой первой зеленью, что так нежна на вид, некоторые подернуты бело-розовой дымкой цветения. Так и захотелось прилечь под одним из них, чтобы смотреть вверх, на цветущие ветви, на проглядывающую синь неба, дышать травой, землей, ароматом цветения… Можно одному, а можно и с кем-то рядом…

Я запрокинул голову, прикрыл глаза от солнца. Поистине процесс выздоровления имеет свою прелесть. Мир как-то по-новому воспринимается, как-то ярче, все чувства обострены, все необычно четко, свежо…

Правда, для этого нужно сначала переболеть.

Протяжный шум, легкий скрип.

Я приоткрыл глаза, поморгал, пытаясь возвратить четкость зрения: окружающий мир казался засвеченным, мутноватым.

Ворота в данный момент были распахнуты, и в них въезжал самый странный автомобиль из всех мною виденных: длинная алая сверкающая капля с тремя небольшими стеклянными на вид полусферами спереди, движущаяся утолщенным концом вперед, полное отсутствие колес, на первый взгляд… Несмотря на всю свою необычность, это транспортное средство было красиво на вид, хотя и резко контрастировало с армейским внедорожником, стоящим тут же. Собака возле клумбы лениво подняла голову и, разморенная солнцем, снова опустила ее на лапы.

Похоже, признала своих.

Остановившаяся посреди двора капля распахнулась, словно божья коровка крылья подняла, и из нее выскочил молодой человек — парнем его назвать язык не поворачивался — лет двадцати пяти — тридцати с виду. Красивый брюнет, насколько я мог рассмотреть. В цветной рубашке, узких белых брюках, сверкающих туфлях. Короче, мачо.

«Ага, — подумал я, — женишок к Илоне прикатил».

И сразу как-то не так радостно на душе стало.

— А двор здесь — словно у средневекового феодала… — себе под нос пробурчал я, пытаясь обмануть свои же чувства, хотя глаза радовались при виде этого солнечного дворика. — Конечно, владелец окольных земель, автомастерской, еще чего-то там…

Дверь сзади отворилась.

— Ага, вот ты где! — Это была Илона. Стройная, легкая, в изящном светлом сарафанчике, выгодно подчеркивающем ее красивую фигуру. Глазищи сияют…

«Для женишка вырядилась, ишь какая…»

— Я тебя ищу по всему дому, думала — заблудился… — ее тон моментально поменялся, — Жан приехал.

Я с удивлением наблюдал, как ее лицо немного побледнело, а глаза прищурились. Странная реакция на жениха…

— Слушай, — Илона приблизила лицо вплотную к моему, — подыграй мне.

И тут я увидел, что у нее не карие, как мне казалось в доме, а серо-зеленые, только очень темные, глаза. Луч солнца осветил их сбоку и заиграл красками на радужной оболочке. Красиво.

Захваченный этим открытием, я не успел опомниться, как Илона прижалась к моему плечу и взяла за руку.

— Чего ты дергаешься? — зашипела она мне. — Говорю, подыграй, ну хоть обнять сделай попытку!

Я бросил робкий взгляд во двор. Мачистый молодой человек направился было в нашу сторону, но остановился, увидев полное, с виду, согласие на лестничной площадке. Постоял секунд тридцать, потом помахал нам рукой, поклонился и направился в дом.

— Ур-род, — с чувством произнесла девушка.

Я с удивлением посмотрел на нее.

— А по-моему, ничего.

Илона бросила на меня быстрый взгляд и отстранилась.

— Хватит меня прижимать, руку отдай, вцепился…

— Это твоя идея была! И вообще, что это — попытка вызвать у Жана приступ ревности?

Она посмотрела на меня странным взглядом, словно жалея.

— Пойдем завтракать. Хоть там и этот будет…

— Он тебе кто, жених? А с чего к нему такое отношение, поругались недавно?

Илона хлопнула дверью перед самым моим носом. Я постоял, чувствуя себя идиотом, причем идиотом творческим, со стажем. Когда я уже накалился порядком, не зная кого обвинять в своем глупом состоянии, дверь приоткрылась.

— Ну, — Илона высунула лицо с хитрющими глазами. — Ты идешь завтракать?

Завтрак проходил все в той же компании с дополнением вышеупомянутого Жана. Молодой человек так ловко, изысканно и вместе с тем небрежно обращался со столовыми приборами, что я почувствовал себя полным деревенщиной. Илона же, как специально, села рядом со мной, уделяя мне внимание как никогда, подкладывала на тарелку что, по ее мнению, повкусней, что-то рассказывала, сияла улыбкой… Ну а я… я сидел достаточно надутый и мрачный, чтобы выглядеть нелепо, молчал, чтобы не сморозить какую-то глупость. Впрочем, пан Жан, которого мне представили как старого друга семьи, владельца каких-то ферм и плантаций, представителя прогрессивной молодежи и еще не помню чего, говорил за всех. Теперь этот «Панжан», как я его стал про себя величать, сидел на торце стола (с другой стороны на торце восседал хозяином Вержбицкий, которого, похоже, все происходящее немало забавляло) и прожигал меня взглядом, когда думал, что я на него не смотрю. В остальных случаях он принимал такой скучающе-пренебрежительный вид, что просто хотелось запустить каким-нибудь особо пачкающим блюдом в его заносчивую физиономию, чтобы по благородным ушам потекло…

— Вот вы знаете, как я от скуки занимаюсь охотой, — красивым, мужественным голосом, за который я его еще больше ненавидел, изрекал он. — Все хочу на плазмозавра пойти, да отец на Кротон не пускает, говорит, дела без меня застоятся…

Я тут же представил, как он, в вычурном скафандре, забравшись на тушу поверженного монстра, позирует с невообразимой пушкой в руках для взятого специально фотографа. И на холеной благородной морде такая изысканная скука…