— И как же ты собираешься это сделать? Ты ведь даже не одаренный, Киба-кун.

— Увидите.

— Но…

— А вот и приехали! — смотрит в окно Сэм. — Акане, сколько стоит такой особняк?

— Откуда же я знаю.

— Не ври.

— Не приставай, Сэм-кун.

Я смотрю в окно. Машина останавливается у ворот, суровая узкоглазая охрана тщательно проверяет все, даже заглядывает внутрь. Спрашивает что-то у Акане на японском, кивая на меня.

Нас пропускают, и мы довольно долго едем через ухоженные сады. Подъезжаем к… совру, если не назову это настоящим замком.

Дверь нам открывает слуга. Кланяется Акане, Сэма приветствует коротким кивком, а на меня даже не смотрит. Закрывает дверь, чуть меня не придавливая. Акане видит это, ругается. Дворецкий низко кланяется:

— Комэнасай, Акане-сама, — смотрит на меня. — Добро пожаловать, уважаемый гость. Прошу…

Вроде обычный слуга, а во взгляде столько презрения, что хочется плюнуть ему в лицо. Разумеется, свои желания я оставляю при себе. Следую за Акане. Массивные двери открывают двое слуг, и мы попадаем в вестибюль. В глазах рябит от роскошной простоты. Невозможно описать антураж японского интерьера. Великолепие в строгости и минимализме. Я такое вижу впервые.

Нас встречают слуги в кимоно. Все как на подбор в традиционных японских кимоно. Замерли в поклонах. Мимо проходит высокий, худощавый мужчина лет шестидесяти. Чистокровный японец с темными глазами, кустистыми бровями и пучком волос на затылке.

Он разговаривает по телефону, замечает нас. Сбрасывает вызов, смотрит на Акане. Они на повышенных интонациях стали переговариваться на японском. И судя по голосу, он не сильно доволен. Интересно только, чем. Мной что ли? Раз уж слуга так на меня отреагировал, то что уж говорить об этой важной птице.

Мы с Сэмом переглядываемся.

Мужчина резкими движениями проходит мимо Сэма, подходит ко мне:

— Я — Хидан Мацуо Джунсиначи. Моя дочь редко радует нас гостями. Особенно без предупреждения. Будь уважителен, соблюдай правила приличия.

— Я — Константин Киба, — слегка склоняю голову. — При всем уважении, ваша дочь пригласила меня. Но если вам доставляет неудобство мое скромное происхождение, то я немедленно уйду.

Ни единый мускул не выдаёт эмоции японца:

— Меня не волнует, что здесь, — дергает за рукав. — Мне важно, что тут, — тычет пальцем в грудь.

— Понимаю.

— Не уверен. Что на сердце, то и на лице.

Мужчина разворачивается, поправляет ножны на поясе и уходит, скрывшись за дверью одной из комнат. Смотрю ему в спину. Замечательно. Обожаю бессмысленные реплики, единственная цель которых заставить собеседника задуматься и засомневаться. Прием старый, как хозяйка борделя подгорного города полулюдей, в котором я очень давно отсиживался, выжидая появления одной важной персоны. Компромат тогда я собрал очень хороший.

Сэм разувается, подходит к Акане, шипит:

— Ты его не предупредила? С ума сошла?

Акане хмыкает, призывает меня рукой. Я повторяю за Сэмом, снимаю потертые кеды. Похоже, тут везде ходят босиком.

Мы в полной тишине следуем за Акане. Несколько слуг идут следом.

Заходим в просторное помещение с со странно заниженным обеденным столом. Вместо стульев — обычные коврики с подушкой. Усаживаемся почти что на пол. Мы с Сэмом рядом, Акане на противоположной стороне. Сразу же подают блюда, озвучивая их названия. Такие яства я вижу в первый раз. Какие-то сашими из четырех видов тунца, кужира…

Сэм видит мое легкое замешательство, шепотом объясняет:

— Это часть мышцы, которая проходит от спинного плавника к хвостовому плавнику. Вкусная вещь.

— Чьей мышцы?

— Кита, конечно. О, а вот эта штука ядовита. Нарезка из рыбы фугу.

— Зачем есть ядовитую рыбу? Да еще и сырую?

— Кто бы знал этих японцев. Наценка на нее как раз из-за этого. За, так сказать, возможность нервишки пощекотать. Это ты погоди. Это только закуска. Потом принесут темпуру и суп из трехкоготной черепахи — Акане его обожает. И вагю. Это уже для меня.

— Вагю?

— Ну ты и деревня, дружище. Это говядина на зерновом откорме. Им там массаж делают, пивом отпаивают, — Сэм понижает голос. — Дорогущее мясцо, ты бы знал. Ну знаешь, мы же в Америке злюки — решили добить японцев. Теперь половина их острова — радиоактивная пустыня. А в таких условиях не до выращивания элитных коров. Э-э-э, ты только не говори об этом Акане, она расстроится. А вагю крутое, попробуй. Хочешь, попрошу и тебе принести?

Смотрю на Акане, обращаю внимание как ловко она подцепляет рыбу двумя палочками, окунает в соус. Беру маленькую тарелку-подставку для стакана, протягиваю:

— Угостишь?

Акане лишь на секунду впадает в ступор:

— Ах…м… Да, конечно, угощайся, — она ловко подцепляет пяток разных кусочков, кладет мне на тарелку.

Ставлю ее перед собой, беру палочки. Сам не замечаю, как начинаю ловко играть ими между пальцами.

Сэм и Акане переглядываются, а я цепляю брюшко тунца, окунаю в черный соус.

Жирно. Солено. Но нежно. Тает во рту. Вот значит, как питаются богатые в этом мире. Беру по кусочку. Пробую лосося, кита… Аромат водорослей оставляет на языке приятный солоноватый привкус.

Акане протягивает ложку с какой-то рыжей кашицей. Сэм поджимает губы.

— Это икра морского ежа, Киба-кун. Попробуй.

Беру ложку, пробую:

— Безвкусно. Но пахнет морем.

— Ничего ты не понимаешь, Киба-кун. Это очень полезно.

Откладываю ложку и палочки. Чтобы наесться этим, мне нужно съесть весь стол и попросить добавки.

Смотрю на слугу:

— А гречка есть?

Сэм утыкается в тарелку, делая вид, что не знает меня. Акане держится строго, соблюдая приличия.

Слуга кланяется:

— Разумеется, господин. Осмелюсь порекомендовать вам гречотто с шиитаке.

Киваю. Гречотто, так гречотто.

Слуги приносят блюда и удаляются. Сэм и Акане меняются в лице, начинают болтать более расслабленно. Замечаю, как Акане изредка косится на меня. Я такой симпатичный или у нее другие мотивы? Сэм тоже это замечает, начинает распускать павлиний хвост. Неожиданно он предлагает:

— Я тут узнал, что у русских игра есть. Бутылочка. Может сыграем, а?

Акане щурится:

— Звучит не очень, Сэм-кун.

Сэм оглядывается на двери, прислушивается. Убедившись, что никто не идет, переливает воду из вычурного графина в стаканы, кладет его на стол боком: