были убеждения и принципы. И она не собиралась ложиться под кого попало даже ради того, чтобы лишиться банальной девственности, раздвинув перед кем-то ноги.

Дмитрий привлек ее своей мудростью, но вместе с тем и напором. Он добивался девушку примерно так же, как и Гена в пятнадцать лет, но с другим размахом. Были огромные букеты из дорогих цветочных лавок, украшения из ювелирных бутиков и лучшие рестораны столицы, а потом уже Европы. Галич был умным, эрудированным, с ним было интересно.

Мужчина был поражен острым язычком и цепким умом Аделины, а уж то, что она оказалась девственницей, сыграло важную роль в предложении руки и сердца. Но сказка о принце, хоть и слегка потрепанном годами, оказалась недолгой: вместе с кольцом с бриллиантом, нанизанным на безымянный палец, Аделина узнала о пристрастиях своего мужа и его сексуальных наклонностях.

При всей своей изысканной внешней брутальности и аристократичности известный ресторанный критик, владелец модного кулинарного глянца и популярного заведения в Париже Дмитрий Галич был «нижним».

Да-да, в прямом смысле этого слова.

В сексе он любил подчиняться, а не подчинять, быть униженным, а не унижать, выполнять любую прихоть и приказ своей госпожи.

Может быть, именно хватку доминанта он рассмотрел в Аделине, которая тоже не с первого раза сдалась. Кто там знает, что у него было на уме, но Канарейкина попала на целых семь лет. И если поначалу было любопытство и интерес, как вообще все происходит между госпожой и ее рабом, то со временем эти игрища встали поперек горла.

О, это была целая наука: как правильно вставлять кляп в рот, до какой степени давить подошвой сапога на яйца и с какой силой бить хлыстом по спине. Но случилось так, что Дмитрий стал ей изменять, Аделина узнала, было противно, но закрыла на это глаза, еще больше ушла в работу.

А через месяц Дмитрий в возрасте пятидесяти трех лет покинул этот бренный мир. Случилось это во время сессии, на какой-то БДСМ вечеринке, с кляпом во рту и страпоном в жопе, от сердечного приступа. Все думали, что ему очень хорошо, а он в это время отдавал богу душу.

Так Аделина в тридцать лет стала вдовой, во главе его бизнеса, который заслужила по праву, и не потому, что она была просто жена. Ада работала и тащила последние годы все на себе, пока Дмитрий уходил в разгул, к которому подключились еще и наркотики.

Через четыре года Аделина встретила Николя, выскочила за него замуж через месяц, пораженная и сраженная наповал его бешеной энергетикой и нежностью, которую он показывал в постели. Была ли это любовь, Галич не знала, какое-то помешательство, порыв, хотелось чувствовать себя желанной женщиной, а не госпожой.

Но Николя через три года сбежал от нее к миниатюрной китаянке и уже несколько лет живет с ней на Бали. Там его не пилят, не заставляют заняться делом, там он свободен.

– Ты такая сладенькая, как вишенка, Канарейкина. Пойдем в баньку, я тебя напарю, намою, потом трахну и снова напарю.

В голове что-то щелкнуло, разум очнулся, Ада замерла, упираясь руками в грудь мужчины, фокусируя взгляд на лице.

– Нет… нет, Орехов, так не пойдет. Я не позволю вновь воспользоваться своей слабостью, так не выйдет, Гена!

– Да какой слабостью, сахарная моя? Ты же голодная, как кошка нетраханная, ты же хочешь так, что готова лезть на стенку.

Гена сказал, а сам прикусил губу, понимая, что сморозил глупость. Но это было правдой, а Орехов всегда топил за правду. Зажмурился, звон пощечины оглушил – и спасибо, что не по яйцам, ниже пояса было все ой как напряжено.

– Это я голодная? Да? Bétail, bétail lubrique et animal! (Скотина, похотливая скотина и животное).

– О, да, как мне это нравится, скажи еще! Меня так возбуждают такие словечки, скажи еще.

– Скотина!

Аделина хотела встать, но ей не дали. Гена схватил за руку, приложил к своему паху, показывая наглядно, как его возбуждает французская речь.

– Да пошел ты!

Женщина все-таки вырвалась, хорошо, что старушка баба Зоя давно ушла и не является свидетелем их скандала. Быстро прошла к двери, вышла на крыльцо и закричала, столкнувшись с неизвестным мужчиной.

– А-а-а-а!..

– О Господи! – мужик сам не ожидал с кем-то так встретиться в темноте, отпрыгнул, перекрестился, а с похмелья могло привидеться что угодно.

– Qui… qui êtes-vous? – Ада, прижав руки к груди, с перепуга перешла на французский. – Гена!

– Да здесь я, – Орехов стоял за спиной, сжимая плечи Аделины.

– Кто это еще?

– Вот, вот о ней я говорила, Михалыч, это она, ее держат в плену!

Невысокая женщина вышла вперед, Гена включил свет на крыльце, рассматривая непрошеных гостей. У него там, так-то, баня стынет, Канарейкина ерепенится, и член с утра дымится в штанах, ему совсем сейчас не до гостей.

Глава 20

Аделина решила, что она попала в какую-то старую комедию абсурда. Все, что последние двадцать четыре часа происходило с ней, напоминало именно это. Осталось узнать, где скрытые камеры и тот сценарист, которому она сказала бы пару «ласковых» слов.

Следующим событием после падения в обморок, поедания супа, вишневой наливки и разговоров с милой старушкой было появление странного мужика и нервной особы, которую Галич уже видела.

– Вот, вот, Валерий Михайлович, я о них тебе говорила. Надо разобраться с этой странной парочкой, я думаю, что женщину удерживают силой, – Варвара понизила голос до громкого шепота, словно ее никто не услышит.

– Эй, дамочка, что за выводы? – Орехов осадил сразу всех, дергая Аделину на себя, крепко обнимая. – Вы вообще все не вовремя, мы собирались в баню, да, моя курочка?

Галич ойкнула, захотела вырваться, но не получилось, лишь рубашка задралась до самого белья, обнажая бедра. Мужик, до этого стоявший молча, крякнул в кулак, поправил накинутый на плечи форменный пиджак и почесал затылок.

– Михалыч, ну чего ты молчишь? – Варвара толкнула мужчину, тот поморщился. Голова у Валерия Михайловича болела с утра – и так уже три дня.

– Участковый Прохоров, прошу показать ваши документы, – Валерий Михайлович хотел было отдать честь, но вспомнил, что к пустой голове руку не прикладывают, и ограничился кивком.

– Участковый – это… это как жандарм?

– Я не знаю, кто там жандарм, а я представитель закона и порядка в Косогорах. Пройдемте в дом и предъявите документы.

Орехов вздохнул, покосился на баньку, что ждала его битый час, на свой пах, в штанах дымились яйца, на хрен пойми откуда