А сам догнал Лору, схватил за руку и потащил по лестнице вниз.

– А фонарь? – испуганно спрашивала Лора.

– Да есть фонарь, есть, – уверил я ее. – Свет зачем тебе? Я тебе все покажу…

Спустились в подвал, а там – густая осязаемая чернота, как в бочке с варом.

– Темно, – неуверенно сказала Лора.

Я прижал ее к себе и целовал ее долго и радостно.

– Нехорошо, Зинаида Васильевна очень рассердится. Давайте найдем студень и пойдем наверх.

– А где студень? – со смехом спрашивал я, потому что меня как-то очень смешило, что мы будем носить студень. Я уже был пьяный. Я ходил по темному подвалу, и куда бы я ни ступил, передо мной оказывалась Лора.

– Фонарь нужен, – сказала она робко.

Я достал зажигалку и стал чиркать. Студня нигде не было видно.

– Студень! Холодец из Зинкиной морды! Ты куда девался? – орал я.

Зажигалка выпала из руки, погасла. Тогда я притянул к себе Лору и стал ее быстро раздевать. Она вяло сопротивлялась:

– Сейчас придет Зинаида Васильевна… Такой скандал будет!..

Я прислонил ее к чему-то твердому и запустил свои хищные цепкие грабки под юбку. Я всю ее видел в черноте, я обонял ее и осязал, как разобранное пополам яблоко. Я был весь – в ней, как счастливый, беззаботный червячок в сердцевине райского яблока.

Лора блаженно вскрикивала и бормотала:

– Ой, нехорошо, нас там все ждут!

А я, корыстный червяк-подселенец, блаженно сопел и деловито успокаивал:

– Ничего, дождутся… Дождутся они своего студня…

Не было тьмы, подвального запаха пыли, духоты, а только свежий нежный запах зеленых лесных яблок. Что-то гремело под ногами, чавкало и хлюпало, мы топтались на чем-то податливо-мягком.

А потом я отпал от нее, и в подвале вдруг вспыхнул электрический свет – это, видимо, Зинулька, зловещая зануда, решила меня выкурить-высветить из подвала. Я огляделся и увидел, что стою в огромном жестяном блюде – противне со студнем. Весь этот студень от страсти я истоптал в тяжелый бульон, и брызги его вперемешку с лохмотьями мяса заплескали и облепили мои шикарные брюки до пояса. Наверное, слон, кончив соитие, заливает себя и подругу таким количеством густой комковатой мясистой спермы с ломтиками лимона.

Я озабоченно спросил:

– Лора, ты не знаешь – студень был говяжий или свиной?

– Говяжий. А что?

– Слава Богу! Я боялся, чтобы ты не забеременела от меня свиньей.

Лора стала нервно смеяться:

– Ты им хочешь подать студень на своих штанах?

– Убьют! Они, гости наверху, – люди страшные. Нам с этим деликатесом появляться там нельзя. Пошли отсюда через боковую дверь.

Она испугалась, удивилась, обрадовалась:

– Куда?

– Ко мне. Будем жить в моей машине. Хуже, чем с теткой Зиной, тебе не будет…

Я встал, пошел на кухню, достал из холодильника водку, нацедил добрый стаканчик, хлопнул, закусил огурцом и вернулся к огорченной подруге с важным заявлением:

– Слушай, Лора! Раньше в моей жизни было много ошибок и заблуждений…

Она с надеждой и интересом взглянула на меня.

– И самая горькая в том, – торжественно возвестил я, – что я, как всякий видный коммунист – а я был очень видный, отовсюду видный коммунист, – был вне лона церкви…

В глазах Лоры возникло опасливое подозрение, но я не дал окрепнуть ему, а бросился на колени и страстно сообщил:

– А ведь нас когда еще Владимир Ильич Ленин учил: жизнь есть объективная реальность, данная нам в ощущение Богом…

Лора осторожно сказала:

– Ну, если уж Ильич пошел в ход – не к добру, наверное, исповедь…

– И не права ты! – строго остановил я ее. – Потому что как только мы, демократы, победили тоталитарный режим, так сразу же мы, видные коммунисты, первыми вернулись в это самое лоно. Так сказать, вкусили наконец благодать полной грудью.

Лора со вздохом махнула рукой:

– Раньше на железнодорожных станциях стояли таблички в конце платформы – «закрой поддувало»…

– Твоя душевная черствость, Лора, и твоя грубость, Лора, не помешают мне сказать тебе, Лора, все, что накипело в моей страждущей религиозной душе, Лора!

– Трепач, проходимец и уголовник, – забыв о недавних слезах, улыбнулась Лора.

– Неверие – мука и смертный грех темных духом. Это мне поп, мой сокамерник отец Владимир, сказал. Святой человек, за веру пострадал – пьяный въехал в храм на мотороллере, старосту задавил. Итак, подбивая бабки в моей сердечной исповеди, торжественно обещаю… Как истинно верующий пионер…

– Обещаешь, как будто грозишься, – засмеялась Лора.

Я выдержал страшную паузу, потом отчаянным шепотом возгласил:

– Вот тебе святой истинный крест – никуда не убегу! – Я тяжело вздохнул и смирно завершил: – В смысле – пока не убегу…

– В каком смысле – пока? – заинтересовалась Лора.

От громадности данного обещания я неуверенно поерзал и рассудительно предположил:

– Кто его знает? Может, пока ты меня не выгонишь… Впрочем, и выгонишь – не уйду. Мне все равно идти некуда. Буду тут с тобой мучиться, с наслаждением…

Марина извивалась, кричала и плакала от сладкой муки, раскачивалась и падала мне на грудь, взвивалась и с хриплым стоном счастья впечатывала меня в себя, и в судороге наслаждения впивалась мне в шею зубами, и боль становилась все острее – я чувствовал, что она прокусит мне горло, я захлебнусь собственной кровью, я не мог этого больше терпеть – физическая мука стерла удовольствие…

Закричал, оттолкнул ее – руки повисли в пустоте. Потрогал осторожно горло – золотой крестик сбился на цепочке и уткнулся в ямку на шее, давил резко и больно, как острый гвоздь…

Поправил крест на цепи, поцеловал его, разжал пальцы, и упал он мне на грудь – тяжелый, теплый, – как ангельская слеза сострадания.

Повернулся на бок – пусто рядом со мной. У Марины своя спальня. Мы не спим вместе. Довольно давно.

Я не могу. Не получается больше. Дикость какая-то! Все врачи мира не могут уговорить или заставить моего маленького дружка. Он, послушник подсознания, молча и неумолимо воюет с моей волей, с моими желаниями, с моей личностью.

Врачи долдонят одно и то же: вы совершенно здоровы, вы молоды, у вас нет никаких органических поражений или отклонений. Просто у вас стойкое хроническое нервное перенапряжение, вы живете в режиме непрерывного дистресса, вам нужен покой, разрядка и отвлечение.

Мое гнусное подсознание сильнее всех их знаний, исследований, препаратов и процедур.