class="p1">Беру пиццу и, пока Тая фотографирует целующуюся парочку на свой телефон, отношу ее в гостиную.

Парни собрались вокруг Никиты. Кто-то сидит на полу, другие рядом с ним – на диване. Галдят, как стая воробьев, что-то ему подсказывают, обсуждают, пока он, склонившись над струнами, молча, настраивает инструмент – старую акустическую гитару моего отца. У меня бешено колотится сердце при взгляде на него, я нервно кусаю нижнюю губу и застываю на месте, не в силах оторвать взгляда.

Мне хочется провести ладонью по его золотисто-русым волосам, я знаю, как они пахнут, какие мягкие они на ощупь. Хочется гладить его по щекам, провести по линии подбородка, осторожно коснуться кончиками пальцев его мягких губ.

Я хочу встать перед ним в полный рост и заглянуть в его светлые глаза так, чтобы он тоже меня увидел, и чтобы без слов понял, о чем я думаю, и о чем так боюсь ему сказать.

Никита берет несколько обжигающих аккордов, и Костя Якимушкин свистит, узнав мелодию. Паша одобряюще кивает в такт и поддерживает его хлопками. Никита задорно притопывает ногой, отбивая ритм, и прихлопывает по корпусу гитары, а Кирилл с Денисом щелкают пальцами и пританцовывают. И тут Высоцкий замечает меня, и его пальцы застывают над струнами. Остальные парни замирают и оборачиваются в направлении его взгляда.

– Пицца! – Взволнованно объявляю я.

Подхожу к ним и с улыбкой водружаю большую тарелку на журнальный столик.

– О-о-о! – Парни накидываются на еду, словно какие-то неандертальцы.

И только Никита не отрывает рук от гитары и взгляда от меня.

– Не щелкай клювом, а то пиццы тебе не достанется. – Подмигиваю я ему.

– А я не хочу. – Отвечает он.

– Все нормально? – Решаю уточнить я.

– Ага. – Кивает Никита.

И, все же, он кажется каким-то растерянным и задумчивым. Наверное, это увлечение Полиной занимает все его мысли.

– Ладно. – Говорю я. – Мы поставили в духовку вторую пиццу, минут через десять будет готова.

– Эй, мне-то оставьте! – Орет Дрыга, появляясь в гостиной.

Я смеюсь, глядя на побоище, разворачивающееся у тарелки за последний кусок горячей пиццы, а затем возвращаюсь на кухню.

– Кстати, ты так и не сказала. – Тая отвлекается от раскатывания теста. – Папа тебе звонил?

– Вчера. – Отвечаю я, подойдя к столу. – Поговорили совсем недолго, всего пару минут. Сказал, что у него все хорошо, и что боевые вылеты у него каждый день.

– Скучаешь? – Спрашивает Ксеня, помешивая соус.

Ее щеки и губы все еще пылают после поцелуев.

– Очень. – Я делаю глоток какао и принимаюсь за нарезку помидоров. – И переживаю. Мне очень его не хватает.

– А мама? – Ксеня мажет соусом тесто, которое подготовила Тая. – Ты никогда не говорила про нее.

Таисия прочищает горло, и я поднимаю взгляд.

– Лучше не надо. – Вздыхает подруга.

– Ой, прости, я не хотела… – Спохватывается Ксюша. – Она что, умерла?

– Кх-кхм.

– Ничего. – Улыбаюсь я. – Моя мать жива, но где она, я не знаю. Она ушла от нас. Мы перестали следить за ее жизнью, когда мне было лет десять, наверное.

– О…

– Поэтому мы почти не разговариваем на эту тему.

– Ясно…

– Да все в порядке. – Заметив ее растерянность, объясняю я. – Так бывает. Иногда женщина выходит замуж и рожает ребенка, чтобы быть «как все», а потом оказывается, что «как все» это не для нее. Она оставила нас с папой и уехала в столицу, чтобы делать карьеру. Когда я была маленькой, я очень по ней скучала: мы время от времени созванивались, дважды отец даже привозил меня к ней повидаться. Сначала я все ждала, что родители помирятся, и мы снова будем вместе, но в итоге оборвала с ней связь, поняв, что мама уже никогда к нам не вернется.

– И вы не общаетесь? – Осторожно спрашивает Ксеня.

– Нет. – Честно отвечаю я.

В горле встает большой ком.

– Она не приезжает и не звонит?

– Нет. – Тихо говорю я и пожимаю плечами.

– И ты… не пыталась с ней связаться?

– Не-а. – Я сглатываю горечь и делаю глубокий вдох. – Если ей не нужно, то зачем это мне? Вымаливать крохи внимания и любви? – Я шумно выдыхаю. – Можно ждать бесконечно, можно унижаться и просить, но некоторые люди просто не способны тебя полюбить.

На моем лице улыбка, на лице Ксени – ужас.

– А если она позвонит сама?

– Я отвечу.

– А если захочет увидеться?

– Пусть приезжает. – Я пожимаю плечами. – На самом деле, я не злюсь на нее. И не жду. Ее как будто просто нет в моей жизни. Она – кто-то чужой для меня, кому я безразлична.

– Как же это больно. – Лоб Ксени покрывается складками-морщинками.

– Да писец! – Взрывается Тая. – Для меня эта тема вообще какой-то страшный триггер! А Аленыч всегда так спокойно об этом говорит!

– Просто я все это уже пережила внутри себя. – Объясняю я, раскладывая помидоры на заготовке для пиццы. – Ждала, плакала ночами, звонила, спрашивала, надеялась, а потом отпустила. – Я споласкиваю руки под холодной водой и оборачиваюсь к девочкам. – На самом деле, мне очень повезло. У меня замечательный отец, он дает мне столько любви, что я не чувствую себя ущемленной. И мое детство… оно тоже не было ущербным. Мы с Высоцким каждый день куролесили так, что мне некогда было страдать по маме: стреляли из рогатки, гоняли в казаки-разбойники, исколесили на великах весь берег, взрывали петарды, воровали абрикосы, лазали по деревьям, прыгали с гаражей – всего не перечислить. Мы веселились от рассвета до заката и возвращались домой уставшие, голодные и чумазые, точно беспризорники. А мать Никиты всегда принимала меня как родную. Так что…

Тая с разбегу врезается мне в грудь и крепко обнимает. Слышно, как она шмыгает носом – надеюсь, это не сопли промочили только что насквозь все мое плечо. Ксеня подходит и обнимает сразу нас обеих.

– Какая же ты крутая, Аленка. – Пищит Тая.

Нет, это точно сопли.

– Почему?

– Я бы обозлилась на мать. Ужасно бы обозлилась. – Говорит она, вытирая лицо об мой рукав. – Мне твою хочется задушить голыми руками!

– Лучше используй свои голые руки для того, чтобы натереть сыр, плакса. – Улыбаюсь я.

Они с трудом от меня отлипают. Я вижу, что у обеих девчонок красные от слез глаза.

– Так. Пиццу теперь можно не солить, да? – Хмыкаю я. – Она вся в ваших слезах! Давайте, вытирайте их, пока парни не увидели и не решили, что я подливаю отцовский коньяк вам в какао.

– Кстати, насчет коньяка. – Закусывает губу Ксеня, выглянув в коридор. – Леха спалил, где он лежит, и, кажется, они уже мешают его с колой.

– Папа меня убьет! – Взвизгиваю я. – Он же коллекционный!

– Поздно.

– Да, ладно. Отстань от них. – Хлопает меня по плечу Тая. – Я попрошу завтра старшую сестру купить такой же, и мы поставим его в шкаф. Твой отец ничего не заметит.

Я хмурю брови, глядя на след от муки на своем плече.

– Ой. – Хихикает подруга.

– Кстати, что насчет вечеринки у Кощея завтра? Вы решили, пойдете или нет? – Спрашивает Ксеня, наклоняясь на стол. – Тебе, Аленка, даже отпрашиваться не надо, а ты, Тая, можешь сказать, что ночуешь у нее. Я скажу то же самое, и можем пойти все вместе.

– Леха тебя пригласил?

– Ага. – Краснеет она.

– Я не знаю. – Честно говорю я. – Можете сказать, что ночуете у меня, а я вас прикрою, но вряд ли мне будет интересно среди этих выскочек, с которыми я даже не общаюсь.

– Никита тоже пойдет. – Говорит Ксеня, понизив голос. – Из-за Полины. Так что ты обязана быть там.

Как бы мне ни хотелось, но я заметно поникаю.

– А в чем смысл?

– Смысл в том, чтобы затмить там всех. – Шепчет Тая. – Пусть знает, кого потерял.

– Пусть знает, что ошибся с выбором. – Поддерживает ее Ксеня. – Увидит, что все парни глаз с тебя не сводят, и с ума сойдет от ревности!

– Я помогу с макияжем! – Выпаливает Тая.

– А я с одеждой! – Потирает ладони Ксеня.

– У меня есть крутые серьги!

– А я принесу фен и средства для укладки!

Они прыгают вокруг меня.

– Шпильки!

– Бижутерия!

– Эй, – я поднимаю руки, – а меня не спросите? Я, вообще-то, сказала, что не собираюсь идти!

– Да кто тебя спрашивает! – Затыкает мне рот Таисия. – Пойдешь, конечно!

– У меня есть новые чумовые духи! – Визжит Ксеня.

– А у меня та помада из рекламы, которая преломляет свет как голограмма!

– А с меня маникюр!

– О. Боже. Мой. – Стону я.

Мне конец.

9.2

НИКИТА

Я просыпаюсь резко, словно от испуга. Поднимаюсь на постели и потираю глаза, пытаясь понять, который час, где я, и что происходит. Вокруг темно. Очертания комнаты медленно прорисовываются перед глазами. Это гостиная Красновых, и я не в своей постели. Я на их диване, и на мне все еще вчерашняя одежда. Мать меня прибьет!

Я достаю из кармана телефон. Половина