сидение пикапа и хлопает дверцей, а мне остается лишь прикусить свой язык за глупое предложение и полезть назад. Еще один недовольный взгляд я мечу в Высоцкого в зеркало заднего вида, как только устраиваюсь на сиденье.

– Так как учеба? – Заметив, что Полина с интересом оглядывает небогатое убранство салона, спрашивает Никита.

– Что? – Поворачивается она.

– Начало учебного года. Наверное, тебе совсем не хотелось возвращаться в школу после летних каникул?

– Это да. – Отвечает девушка. – Уроки отнимают много времени и сил. Я бы предпочла потратить их на саморазвитие.

Я наклоняюсь к переднему сиденью и втягиваю носом аромат ее духов. Такой изысканный. Странно, что такая хорошенькая девушка с таким хорошим вкусом не считает учебу в школе развитием.

– А куда ты собираешься поступать? – Интересуется Высоцкий.

– Папа хочет, чтобы я шла в медицинский. – В ее голосе звучат капризные нотки. – У него фармацевтический бизнес, найти для меня теплое местечко в компании не будет проблемой.

– Я слышал, в этой сфере крутятся большие деньги.

– Еще бы, люди болеют всегда, им нужны лекарства. Как говорит папа, когда встает вопрос жизни и смерти, вопрос цены уже не стоит.

«Она недалекого ума. – Мысленно вздыхаю я. – Как Никита этого не замечает? К тому же, Полина собирается идти в медицинский не ради спасения жизней, а по велению отца и из-за финансовых соображений. Высоцкому точно нужна такая девушка? Он ее потянет?»

– Медицинский это круто. – Говорит он.

– Да. Только с химией и биологией у меня совсем никак. – Вздыхает Матвеева. – Пришлось записаться на факультативы, а там така-а-ая скука.

– Серьезно? А я тоже планировал пойти на химию. – Брякает Никита.

– Да? – Удивляется Полина. – Тоже собираешься на медицинский?

– Н-нет. – Теряется он. Но тут же придумывает, как поправить ситуацию. – Я просто обожаю химию! С детства! Ну, в смысле, не с детства, а с тех пор, как нам стали ее преподавать!

Я бью себя ладонью в лоб и отворачиваюсь к окну. Мне больно на него смотреть. Это унизительно – вот так изворачиваться, чтобы понравиться кому-то или быть к нему ближе.

– А вообще я музыкант. – Выпаливает Высоцкий. – И солист в собственной группе.

– У тебя своя группа?

– Ага. Мы будем выступать на уличном фестивале, приходи!

Я готова испепелить его взглядом, но Никита не смотрит на меня. Как только мне представится возможность, я выскажу ему все, что думаю!

– А как называется твоя группа? – Спрашивает Матвеева, отбрасывая волосы от лица.

Кажется, я была права: музыка для Никиты – явный козырь. В Полине сразу проснулся явный интерес.

– У нас еще нет названия. – Отвечает он. – Но я хочу что-то вроде «Крипи Кор»! Или «Гармоникс»! Или… «Выключатель Пи»!

«Чего?» – теперь я поворачиваюсь и прожигаю взглядом его спину. Мы никогда не говорили с ним о названии группы, и обсуждать его уж точно должны вместе. Почему я только сейчас узнаю, что Никита уже думал об этом и даже заготовил несколько вариантов? Или он придумывает их на ходу?

– Вектор бесконечности! – Продолжает выдавать он названия – одно удивительнее другого, и что хуже, не имеющие отношения к нашей музыке. Наверное, его от волнения так несет. – Бойкот!

– Прикольно. – Хихикает Полина. – Бойкот.

– Да, как знак протеста против системы!

Я открываю рот, чтобы выразить мнение, которого никто почему-то не спрашивал, но тут пикап тормозит, и я вижу, что мы остановились возле моего дома. А дальше что? Никита поведет ее до дома пешком?

– Высадим Алену по пути. – Торжественно провозглашает Высоцкий.

«Чего?»

– Ты здесь живешь? – Сочувственно интересуется Полина, приникая лицом к стеклу и разглядывая мой дом.

Но мне не дают ответить.

– До встречи вечером на репетиции! – Обернувшись, прощается со мной Никита.

Я так потрясена, что вылезаю из машины, не ответив и даже не взглянув на него. Пикап срывается с места, окатив меня пылью.

Я еще долго смотрю им вслед, чувствуя себя полной идиоткой, и только потом отправляюсь в дом. Бросаю рюкзак в гостиной, прохожу на кухню и смотрю на наши с Никитой фотографии, прикрепленные магнитом к холодильнику.

На них я с парнем, которого знала всю жизнь. Или мне казалось, что знала – от крохотной родинки на шее до кривого шрама под коленом. На этих снимках я с парнем, чьи фразы могла продолжить с середины, потому что всегда знала, что он хочет сказать. И всегда знала, как он поступит в той ли иной ситуации. Так где теперь этот парень? И кто уехал сейчас на пикапе моего отца?

Я беру ведро мороженого из морозилки, пластиковую ложку и отправляюсь в место, которое когда-то было нашим: прочь из дома, через дорогу, вниз по тропинке, мимо дома Высоцких и снова вниз по каменистой тропке сквозь деревья. Здесь, под старой сухой сосной, лежит большой валун. Он покатый, поэтому места на нем хватает только для двоих, и еще нужно постараться залезть так, чтобы не скатиться и не ободрать коленки.

Зато, если получилось, отсюда открывается самый красивый вид на самое чистое море. Мелкий светлый песок, смотрящийся пришельцем на каменистом берегу, и синяя гладь воды.

А вот тот самый севший на мель ржавый сухогруз справа. Левее от него – Лазорев мыс. Небольшой и вроде ничем не примечательный, но если приглядеться – просто сказочный. Его обрывистые берега имеют полосатую окраску: это вода и ветер веками придавали им затейливую форму.

А если подплыть ближе, то можно увидеть маленький сквозной проход в мысе – это грот влюбленных. Заплывать под него запрещено: сотни людей погибли, пытаясь сделать это и попав в ловушку прилива. Но как же красиво! И почему только все самое прекрасное, как например, любовь, обязательно должно быть опасным и нести боль и смерть?

Я ем мороженое, быстро превращающееся в сладкую склизкую кашу на солнце, и плачу. «Что Никита нашел в этой Полине? Почему так быстро стал меняться ради нее?» Размазывая слезы по лицу, я смотрю вдаль на мыс и прокручиваю в голове наше детство. «Мне нужно его отпустить. Нужно смириться. Нужно искать что-то свое, потому что мы с Высоцким больше не одно целое».

«Это Алена. Моя… одноклассница. И соседка», – звенят в голове его слова.

Мороженое капает с ложки в ведерко и смешивается с моими слезами, капающими туда же.

Я здесь, чтобы не видеть его, когда он вернется поставить машину в гараж. Мне слишком больно, но я не допущу, чтобы Никита знал об этой боли.

Эти слезы не для него, пусть их забирает ветер. Все, до последней капли.

8.3

НИКИТА

– Опять у тебя это идиотское выражение лица. – Замечает Дрыга, когда в конце урока физкультуры мы бежим пять километров по дорожке вокруг школьного стадиона.

– Какое? – Спрашиваю я.

– Да, вот это самое. – Усмехается он, бросив на меня короткий взгляд. – Ты улыбаешься как идиот.

Вместо ответа я растягиваю улыбку еще шире.

– Опять думаешь о ней? – Догадывается друг. – О Матвеевой?

– В точку. – Говорю я, вспоминая, как подвозил ее на днях.

Наше общение было коротким и закончилось, как только мы подъехали к ее дому, но теперь я для Полины не просто незнакомец, теперь она знает мое имя. И это большой шаг вперед для наших отношений.

– Не стоит. – Бросает Леха.

– Чего не стоит? – Уточняю я.

Ветер сегодня почти осенний, он бьет в лицо так сильно, будто хочет привести меня в чувство или наказать за что-то, но после общения с Полиной я все еще будто пьяный или одурманенный чем-то.

– Не стоит принимать близко к сердцу всего, что связано с девчонками. – Произносит Леха, замедляя темп. – Стоит по-настоящему влюбиться в одну из них, и дальше тебя ждет настоящий трэш: ссоры, скандалы, а потом она бросит тебя ради кого-то другого. Или что еще хуже – просто наскучит, и тебе придется как-то выходить из ситуации, и тут уж малой кровью не обойдется. Девчонки ужасно нервные, они не могут разойтись тихо и без скандалов, им нужно вывернуть тебя наизнанку, чтобы ты тоже страдал. Она будет обвинять тебя, рыдать, давить на жалость, писать длинные письма про свои «бесценные» чувства, а потом проклинать, если ты не отвечаешь. К черту это все, лучше даже не начинать. – Он кривится так, будто его тошнит.

– Значит, с Ксюшей ты просто так? – Уточняю я. – Ничего к ней не чувствуешь?

– Не-а. – Мотает головой Дрыга. – Как только пойму, что чувствую, оборву все разом. Но ты знаешь, я ведь и не даю ей обещаний. Иногда говорю что-то приятное, чтобы ускорить наше, так сказать, сближение. Но никаких признаний и обещаний верности, не дай бог. Отношения