Думать стали вечером, по окончании рабочего дня, когда никто думать уже не мешал, а Колюня вернулся к душевному лейтенанту уже по-свойски, с беленькой, бородинским, упаковкой пластиковых стаканов и большой банкой прекрасной сельди иваси, в этом Колюня знал толк. Здоровенную жестяную шайбу с селедкой, дар дальневосточного филиала банка, Колюня приберегал на Новый год, но чего уж там, дело есть дело. Консервного ножа в лейтенантском хозяйстве не нашлось, но кому нужны эти дамские штучки, когда серьезные парни собираются взять мозговым штурмом очередную жизненную вершину. Колюня порезал бородинский, вытер ладный и удобный хозяйственный нож и вонзил лезвие в край жестяной банки. Лезвие вошло хорошо, из разреза показался рассол, в кабинете лейтенанта запахло призывно и томяще. Колюня вогнал нож еще раз и потом еще. Лейтенант наблюдал за движениями Колюни с возрастающим вниманием.

— Нашел. Нашел! Сейчас закроем дело.

Колюню озарило секундой позже. Он вскрыл банку так, как будто участвовал в чемпионате мира по вскрыванию консервных банок хозяйственным ножом и претендовал на золотую медаль. Селедка была переложена во все тарелки, которые только нашлись в кабинете, разложена на газетки на хлеб и рядом, банка вытерта туалетной бумагой и приложена к Колюниному животу. Окружность банки покрыла все восемь колюниных ранений, плюс-минус сантиметр, но тут погрешность была признана допустимой. Банка оставляла на колюниной голубой рубашке жирные пятна, но Колюня был счастлив. Голова, голова летеха! Да и Колюня голова! А вместе они — две головы, несокрушимая сила разума!

Выпили по первой.

— Пишем! Значит, было так. Ты, Николай, отмечал праздник — День седьмого ноября, красный день календаря. Купил водки и селедки, жестяная банка диаметром… чего там пишут? Производства г. Владивосток, ул. Карла Либкнехта. ГОСТ 3945–78. Выпив алкоголь, ты почувствовал голод. А также почувствовал опьянение и усталость. Поэтому! Ты устал и прилег. В неустановленном месте недалеко от автовокзала. Не будучи оборудованным консервным ножом, ты достал собственный складной перочинный нож, впоследствии утерянный при транспортировке бесчувственного тела. Но тогда ты еще был в чувстве. И в чувстве голода. Ты установил селедочную банку на животе, потому что не на асфальт же ее тебе класть. И произвел удар ножом в область банки. Восемь раз. Будучи в состоянии легкого алкогольного опьянения, ты не заметил, что нож прошел сквозь банку. Открыв банку и достав селедку, позже утерянную в ходе транспортировки бесчувственного тела, ты увидел кровь в области банки, испугался и потерял сознание. Хорошо, “испугался” вычеркиваем. Потерял сознание. Очнулся в больнице, где лекари-пекари приняли удары ножом в области банки за разбойное нападение. Часы и деньги ты истратил на приобретение алкогольного напитка и селедки, о чем забыл вследствие кровопотери. Врачи вернули тебе память, в связи с чем ты выразил им устную признательность. Наливай.

Домой Колюня вернулся только в воскресенье — под конвоем летехиной жены. В понедельник Колюня отнес в отдел кадров справку о закрытии уголовного дела в связи с отсутствием события преступления, а через неделю отбыл в Индию. Накануне отъезда он позвонил в дальневосточный филиал и попросил с оказией прислать селедки с Карла Либкнехта.

Ване было чуть за 20, когда он сел в конце девяностых надолго и, что самое обидное, ни за что. Вообще-то Ване было что предъявить. Состоял на учете у несовершенных, как все в Касимове называют комиссию по делам несовершеннолетних. Занимался в основном попрошайничеством — как ласково в Касимове называют промысел легкого вымогательства, без утюгов. Повзрослев, Ваня пытался удержаться в рамках, как говорится, закона, но в лесу и медведь прокурор. Рязанщина в те годы была богата на ОПГ: тут тебе и слоновские, тут и айрапетовская, и кочетковская, и архиповская банда. И грузины-апельсины заезжали в Касимов, но их культурно разоблачили и спровадили, на апельсинов у касимовских нюх, там понимают, когда вор серьезный и по правилам коронованный, а когда туфта, в смысле апельсин. Заезжали и почтенные воры из Тамбова и из Тольятти, их встретили по понятиям, по понятиям же и проводили. Ваня во всех этих историях проявил себя честным стремягой — говоря языком милицейского протокола, стремящимся к поддержанию традиций криминальной среды. Но ничего такого страшного за Ваней не числилось, хотя и не удивился никто, когда его арестовали.

Повесили на Ваню букет душистых прерий — семь убойных эпизодов. И это, товарищи, был чистейший беспредел. Ломилось Ване пожизненное несмотря на смутное алиби — кого ты в Касимове удивишь смутным алиби — и ничего не могли с этим поделать даже такие авторитетные заступники, как Федя Лысый в Леня Пломбир. Ибо ментам-то тоже семь висяков куда-пристроить надо, а Ваня что, просто борзый пацанчик.

Ужа Ваня год в СИЗО просидел, уже и суд должен бал начаться, как внезапно в Касимове взяли настоящих злодеев, которые все эти убийства и совершали. Не то чтобы их ловили — просто с арестом Вани убийства не кончились, а однажды поздним вечером там произошло вот что.

Хулиганили на гоп-стопе какие-то местные несовершенные, мимо два мужичка шли. Ну мелкие возьми да прицепись к ним, типа “дядь, дай закурить”. А дядьки, недолго думая, достали два обреза да и пальнули по несовершенным. Двое раненых, один убитый, 15 лет пацаненку было. Пока оглядывались, перезаряжались, набежала местная братва с одной стороны, менты с другой, и взяли их по горячим следам. Стали смотреть на оружие — ну да, из него все убийства и были совершены. И еще есть один странный момент: оружие-то это числилось уничтоженным вещдоком по другому убойному делу пятилетней давности, но уж этот деликатный штрих менты для ясности замяли, чего к людям придираться, мент тоже крутится, как может.

По всему выходило, что Ваню-то выпускать надо. Извиняться там, неприятности всякие иметь — менты ж доказуху на Ваню насобирали, прокуратура обвинение подписала, судьи арест продлевали. Нехорошо, там можно и тринадцатой зарплаты лишиться, а то и выговор занесут. И кому это интересно? Да прямо скажем, что кроме Вани — никому. И так уж с Вани сняли шесть убойных эпизодов, а седьмой оставили. И палки свои менты в отчетность получили, и у прокурора обвинение устояло, и у судей все ок, а Ваня молодой и борзый, посидит, охолонется.

И получил Ваня одиннадцать с половиной лет. И все их до звонка отсидел.

Огорчился крепко Ваня поначалу от несправедливости такой, начал жалобы кассационные писать, как умел. Везде отказы. Пока писал, пока разбирался, что ему отвечают, литературку всякую юридическую почитал, много чего подчерпнул, укрепился умом и духом. Потом на художественную перешел, понравилось, но и юриспруденцию не бросал. Начал потихоньку права свои качать. Начал-то еще в СИЗО, что матрас ему не сразу дали. Дожал, суд выиграл и даже иск на двести пятьдесят рублей. Потом помог корешу касатку написать в надзорную инстанцию, и кассационная его жалоба частично была удовлетворена. На воду в колонии пожаловался главному санитарному врачу, мол, такая она, что мыло сворачивается хлопьями, трубы раз в полгода меняют, они намертво известью забиваются, а чтобы пить, ребята в котельной дистиллят собирают. Так на зону комиссия приехала, нарушений не нашла, а Ваню отправили в штрафизолятор отдохнуть и Ваниных жалоб с тех пор из колонии на почту не выносили. Но Ваня к тому времени вошел во вкус и ухитрялся передавать на волю весточки, которые с каждым годом все больше смахивали на правозащитные.