Паркер просовывает свои большие руки в латексные перчатки и в два шага оказывается передо мной, глядя на меня сверху вниз.

О, так он действительно играет роль.

— Снимайте все, мисс Скотт.

Задыхаясь, я быстро расстегиваю бюстгальтер и позволяю ему упасть, затем стягиваю шорты с бедер, оставляя себя полностью обнаженной для его взгляда.

— Спасибо, пожалуйста, присаживайтесь на смотровой стол.

Его тон профессиональный и отрывистый, но под ним я слышу страсть, которую он с трудом сдерживает.

Я делаю то, что мне говорят, и поднимаюсь на стол, слегка отклоняясь назад. Мои соски напряжены от прохладного сквозняка в комнате, а может быть, из-за того, что Паркер смотрит на меня.

— Если вы ляжете поудобнее, я начну осмотр.

Его пальцы соблазнительно скользят по своду моей ступни, поднимаются по икрам к стыку бедер, где он едва касаются моего центра, прежде чем продолжить движение вверх. Невозможно оставаться неподвижной под его прикосновениями.

Самый лучший и самый худший вид возбуждения — чувствовать, как его пальцы исследуют мое тело.

— Скажите, где у вас болит, мисс Скотт, — говорит он, наклоняясь, и его горячее дыхание опаляет мочку моего уха, вызывая мурашки на уже остывшей коже. Все, к чему он прикасается, словно горит. Огненная дорожка, которую может погасить только он. И только ему подвластен этот огонь.

— Везде… — мой голос звучит тихо. Я полностью захвачена моментом и с трудом произношу слова.

Каждая частичка меня полыхает от его прикосновения.

— Здесь? — спрашивает он, проводя пальцами по нижней части моей груди, касаясь подушечкой большого пальца в перчатке чувствительного соска, заставляя меня выгнуться дугой в ответ на его прикосновение.

— Да.

Обеими руками он обхватывает мою грудь, перекатывая соски между пальцами и массируя их до тех пор, пока мои ноги не оказываются прижатыми друг к другу так плотно, что начинают болеть, но это ничто по сравнению с болью внутри меня.

Я не свожу с него глаз, пока он «осматривает» меня, и почти смеюсь над серьезным выражением его лица. Он так сосредоточенно рассматривает мое тело.

— А здесь?

Его пальцы спускаются по моему животу к бедрам, где он осторожно раздвигает их, его зрачки расширяются, когда он видит, какая я мокрая от нашей игры в пациента-доктора.

В том, как я хочу его, нет абсолютно ничего фальшивого.

— Определенно и там.

Воздух вокруг нас настолько густой, что кажется, будто трудно дышать. Все, на чем я могу сосредоточиться, это на ощущении его рук на мне, на том, как он благодарно бормочет, раздвигая мои бедра шире.

— Я посмотрю, что можно сделать, чтобы вам стало легче, — он хрипит, проводя большим пальцем по моему пульсирующему клитору, а затем обводит его. Мои ногти впиваются в стол, пока он его гладит, и все мое тело приходит в движение с каждым прикосновением его пальца, — мне нужно понять, в чем проблема.

Я киваю, снова и снова, пока не чувствую прохладный воздух на своем клиторе, а его пальцы не исчезают. Он садится на табуретку в конце смотрового стола и раздвигает меня, пристально разглядывая мои самые чувствительные места.

— У тебя самая красивая киска, которую я когда-либо видел, любимая, — хрипловато бормочет Паркер, — я мог бы смотреть на нее весь день.

Резиновые перчатки на его руках исчезают в мгновение ока, и он накрывает своим ртом мой клитор, сильно посасывая его, а затем просовывает в меня свои пальцы и грубо трахает меня ими.

— О, Боже, Паркер, — я задыхаюсь, перебирая пальцами пряди его волос, притягивая его еще ближе к себе, потому что этого все еще недостаточно, мне нужно больше.

Видимо, он чувствует мое разочарование, потому что отрывает от меня свой рот и начинает расстегивать брюки, вытаскивая на свободу свой член. Он такой твердый и ОГРОМНЫЙ. Толстая головка его члена красная и плотная от долгого сдерживания. Обхватив руками мои бедра, он притягивает меня к краю смотрового стола и одним толчком входит в меня, и мы оба задыхаемся от этого.

В этом положении он так глубоко, а я чувствую себя такой наполненной, что у меня голова идет кругом. Секс никогда не был таким. Так хорошо, так идеально. Я никогда не чувствовала себя в таком единении с другим человеком, как с ним.

— В тебе так чертовски хорошо, — он хрипит, сильно толкаясь. Звуки нашего грязного траха заполняют смотровую, отражаясь от стен. Его неровное, рваное дыхание, мои мольбы о большем, звук шлепающейся кожи в ритм его толчкам.

Я чувствую, как нарастает мой оргазм, и почти ловлю его, но он все еще недосягаем. Сегодняшняя прелюдия сводит мое тело от напряжения, и я чувствую, как приближаюсь к краю, готовая упасть.

Паркер замедляет свои толчки и смотрит вниз между нами, наблюдая за тем, как его член заполняет меня. Большими пальцами он раздвигает меня шире, и шипит, когда я сжимаюсь вокруг него, его глаза встречаются с моими. Он снова входит в меня, так глубоко и так сильно, что мои пальцы поджимаются по бокам его бедер.

— Кончи для меня, любимая, — приказывает он, опуская палец на мой клитор, это прикосновение — все, что требуется для оргазма, и мое тело сжимается от разрядки.

— Паркер, — я стону, извиваясь на столе, пока он продолжает трахать меня сквозь мой оргазм. Я бьюсь о его пальцы, удовольствие слишком велико для моего пульсирующего, чувствительного клитора.

— Хорошая девочка, вот так. Намочи мой член.

Он глубоко входит в меня, одной рукой придерживая за бедро, а другой перехватывая мое горло, которое он слегка сжимает, когда кончает. Я чувствую, как он дрожит, как он спускает в меня, опустошаясь маленькими, неглубокими толчками. Я залита его спермой, и это ощущение быстро становится для меня привычным.

Когда мы отходим от блаженства оргазма, я беру его за подбородок и ухмыляюсь.

— Если ты так обращаешься со всеми своими пациентами, то неудивительно, что ты самый популярный врач в городе, доктор Грант.

— Я единственный врач в городе, Квинн.

Семантика.

Глава 7

После более длительной, чем ожидалось, остановки в его офисе, не то, чтобы я жаловалась, мы едем к Паркеру на ночь. Как только открывается входная дверь, к нам вырывается Зефир, набрасываясь с поцелуями и целым ведром слюны.

— Привет, сладкая булочка. Теперь я буду называть тебя так. Понял, Зефирка? — я говорю тонким детским голоском, поскольку, очевидно, собака — самое милое создание на свете, а Паркер только качает головой и смеется, закрывая входную дверь.

Он