– Ты ведешь себя не лучше.

– С чего бы? Это только ты так думаешь.

Он ставит мне шах и мат. Я не могу разъяснить ему и не стать в очередной раз снисходительной. Я остаюсь сидеть, когда он ложится на плиту напротив и его тело издает шлепающий звук при соприкосновении с мокрым мрамором.

Механизм испускает новую порцию пара. Джесс приподнимается и разгоняет его, вырезая своими длинными руками веерообразные фигуры в клубящейся дымке.

– Плохие новости, – сообщает он. – Гринлоу сказала «нет». Она не даст мне никаких денег. – Я громко смеюсь, как бывает, когда вы не можете поверить своим ушам. Мой смех разносится эхом. – Я не шучу, малышка.

От шока кажется, будто окружающий шум резко выключили, так что я слышу свое дыхание и его. Поймать его на лжи – означает признаться, что я была вместе с Гринлоу. Понятия не имею, зачем ему лгать, но думаю – и размышляю я быстро, прямо здесь, в панике, – что должна пресечь это прежде, чем очередной виток недоверия выйдет из-под контроля. В его странном спокойствии чувствуется некое предвкушение, мне даже кажется, что он затаил дыхание. Я думала, что напоминание о семье сработает, однако я ошибалась. Я не знаю, что еще делать, но указать на его обман тоже не могу.

– Это значит, что ты собираешься обратиться к прессе?

– Нет, – отвечает Джесс. Я расслабляюсь, выдыхаю, и мир вокруг кажется вновь ожившим. Гидромассажная ванна включается, напоминая, что мы здесь не на своей собственной территории и не одни, и облегчение от этого снимает еще немного груза с моих плеч. Джесс тоже это чувствует, глубоко вдыхает пар и медленно его выпускает, словно на занятиях йогой, а затем быстрым, как у молодого человека, движением хватает меня за предплечье:

– Тебе придется восполнить эту недостачу.

– Джесс, ты делаешь мне больно! – Из-за боли от его хватки до меня не сразу доходит весь шокирующий смысл его слов. Он просит у меня денег. Требует их!

– Это лишь то, что ты мне должна.

– Я… что-что?

– Кто остался в Настеде и разгреб все дерьмо? Я сделал это. Все плакали, и удивлялись, и никто ни в чем не усомнился. Где была тогда ты? – говорит он. – Ты не дала ни пенни на похороны.

– Ты никогда меня не просил! – Никто не ожидал, что Джесс Брейм обеспечит «свободный бар» в «Социале» для всех желающих: выпивка лилась в глотки рекой так же споро, как и слезы текли из глаз. – Ты сделал это ради себя, чтобы унять чувство вины.

– Да, но ты же сбежала. – Пальцы, охватывающие мою руку, слабеют – от раскаяния или от скользкого пота? – Пускай это будет десять штук, положим, в нынешних деньгах. Это все равно меньше, чем ты должна.

– За кого ты меня принимаешь, за какую-то комиссию по компенсации криминального ущерба? Ни один адвокат не стал бы заниматься вопросами потери чертова заработка или еще чем-либо в этом роде в подобной ситуации. И вообще, компенсация – для жертв, Джесс. Не для людей, которые причина проблемы, в первую очередь. – Он не отвечает. Какие-то эфирные масла, распыленные в воздухе – кажется, можжевельник и ментол, холодят и очищают мое дыхательное горло и легкие. Они помогают мне дышать размеренно, и я благодарна за это. – И даже если бы я захотела дать тебе денег, я не могу. Не такую кучу, как эта.

– Марианна, у тебя два дома. Как ты смеешь сидеть здесь и заявлять, что ты нищая?

– Я ничего не буду говорить, пока ты не отпустишь меня. – Джесс ослабляет, но не отпускает свою хватку. Я поворачиваю к нему лицо. – Я не собираюсь морочить тебе голову и говорить, что я бедная. Ты знаешь, что это не так. Все во что-то вложено. – Я слышу себя, и мне досадно. Как же много наших денег вложено в собственность, в доли, в акции и инвестиции – для получения максимальной отдачи. Однако это не отменяет того факта, что он лжет мне. У него есть деньги Хелен.

– Не угрожай мне, – говорю я. – Прости меня, ладно? Прости, что я сбежала, и мне жаль, если я ввела тебя в заблуждение насчет своей жизни, но это… Мы держались вместе все эти годы, Джесс. Ты разбиваешь мне сердце.

Мои эмоции проникают туда, куда не смогла достучаться логика, разбившаяся о каменную стену. Джесс отпускает меня внезапно и роняет голову на руки.

– Я думал, что могу рассчитывать на тебя, – произносит он.

И я ловлю себя на том, что хочу погладить его по голове. Рефлекс утешения силен, однако наше прежнее право прикасаться друг к другу с нежностью, конечно, отныне аннулировано. Моя рука повисает над его плечом.

– Ты можешь, Джесс, ты способен… заработать нормально, а не наступать на старые грабли. Я всегда буду беспокоиться о тебе.

– Но?… – спрашивает он.

«Но я не буду любить тебя и все равно оставила бы тебя». Мы оба это знаем, однако это не означает, что я могу так сказать.

Джесс опускается на колено возле моих ног; я плотно сжимаю ноги вместе и быстро отвожу их в сторону – прежде, чем он попытался бы что-то сделать. Раздается стук – его голова, которую он явно хотел уткнуть мне в колени, ударяется о мрамор. Я вздрагиваю и кладу ладонь ему на затылок. Он отмахивается от меня и, пошатываясь, бредет к двери. Распахивает ее плечом.

Температура падает, и воздух очищается. Джесс на секунду замирает в дверном проеме, на фоне витражных окон, и лишь слегка ослабевшая талия выдает его возраст. Его фигура настолько отличается от силуэта Сэма, что в сердце у меня екает, прежде чем я беру себя в руки.

– Лучше бы ты никогда не возвращалась домой, – говорит он, и я вижу в его глазах слезы.

Я жду достаточно долго, чтобы быть уверенной, что он ушел, дольше, чем стоит находиться в парилке. Когда я наконец выхожу – горит верхний свет, и бассейн полон народа. Я не знаю, что с моим лицом, но все таращатся на меня, и какой-то человек поднимается из гидромассажной ванны и помогает мне усесться в шезлонг, пока его напарник приносит мне стакан воды. И они спрашивают наперебой, все ли у меня в порядке, говорят, что мне действительно необходимо посидеть, что я выгляжу так, будто перегрелась, и интересуются, не нужен ли мне доктор.

На моих влажных волосах тюрбан, кожа чистая до скрипа – а на душе кошки скребут. Рыбный пирог в духовке пахнет аппетитно, но я знаю, что не захочу его есть, когда он окажется на столе.

Сэм заночует здесь сегодня перед полетом, хотя аэропорт Станстед, вероятно, ближе к Лондону, чем к Настеду. Я выглядываю на парковку – не появился ли его серебристый «Приус», а мое подсознание ищет красную «Ауди» или желтый велосипед.

Я отхожу от окна, пробую набрать Хонор, но ее телефон выключен, хотя времени много больше, чем четыре пополудни. Я проверяю ее «Инстаграм» – ничего в течение нескольких дней.

Мой пульс учащается. Я не могу избавиться от мысли, что Хонор восстанавливает свое психическое равновесие за счет моего. Однако поделиться этим мнением с Сэмом не лучшая идея.

Прежде чем он приедет, я хочу проверить – говорила ли правду, когда сказала Джессу, что у меня нет денег. Я открываю ноутбук, выстраиваю в ряд различные виджеты онлайн-банкинга и захожу один за другим во все наши счета. Я не лгала: все наши капиталы – я будто слышу в голове глумливый голос Джесса, что только богатые дрочеры называют свои деньги «капиталами», – все они связаны. Эта квартира вытрясла из нас все подчистую. Там, где у нас раньше имелись сбережения – теперь ничего. Компания более чем здорова, но я – миноритарный акционер, а это означает, что я не могу вывести средства без подписи Сэма. Мне негде получить наличные так, чтобы Сэм не увидел, и я не могу придумать, как объяснить вывод десяти тысяч фунтов. Мой текущий счет почти на нуле, и в следующем месяце я стану одной из тех женщин, кому приходится просить у мужа денег на новое платье. Я не думала об этом в таком ключе, когда отказывалась от своей зарплаты, однако тогда я никак не могла предвидеть эту неразбериху.