— Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым! — не к месту затянул убийственным басом мой спутник, а затем, негромко цокая языком, грохнулся на место водителя, как мешок с булыжниками. Машина тяжело закачалась.

Откровенно говоря, мне хотелось поспать, но я решила отложить это занятие до того момента, как мы с Гамаюновым окажемся в самолете. С борта лайнера он вряд ли куда денется. Не с парашютом же прыгать этому отчаянному парню, в самом-то деле? В памяти всплыл номер телефона Николая Сергеевича. Надо было бы позвонить ему, но что-то удерживало меня от этого. Сначала пошли бы мои ненужные объяснения, потом его настойчивые уверения в необходимости охраны для меня, словно я сама не телохранитель и не знаю, что такое риск. Так или иначе, но я твердо решила позвонить ему уже из Астрахани. При таком раскладе Белохвостову волей-неволей придется смириться с моей самостоятельностью.

От размышлений о Николае Сергеевиче и предстоящем телефонном объяснении с ним меня отвлек Альберт. Некоторое время он еще что-то заунывно напевал себе под нос, а потом неожиданно резко повернулся ко мне и с заговорщицким видом, как старому проверенному подельнику, подмигнул.

— Предупреждаю, «Жигули» ворованные, — сказал он, выпячивая нижнюю губу.

— Ничего себе подарочек, — усмехнулась я. — Чего же ты раньше молчал?

Гамаюнов только сейчас провернул ключ в замке зажигания, и машина приятно заурчала. Трогаться с места Альберт не спешил. Я мысленно попробовала представить, что будет, если по дороге в аэропорт нас остановят доблестные представители ГИБДД. Что им тогда рассказывать? Дескать, господа хорошие, вы уж извините нас, но нам срочно нужно было на самолет, ибо в городе Астрахани пропадает похищенная девушка. Вот мы и угнали тачку, чтобы побыстрее спасти положение.

— А у тебя есть идеи получше? — вновь подал голос Гамаюнов. — Мне что? Мне все эти дела по барабану. Не поедем? — Подлец явно рассчитывал на то, что я откажусь от своих изначальных замыслов, так сказать, в самый последний момент. — Я говорю, как оно есть, чтобы потом вопросов не возникало.

В его интонациях я все-таки заподозрила небольшую фальшь и подозрительно прищурилась, изучая лицо собеседника.

— Прости, но как же ты ездил-то на ней все это время?

— Так и ездил, — равнодушно парировал Альберт.

— Ладно, черт с тобой, — решилась я. — Трогай уже, у нас совершенно нет ни единой лишней минуты.

— Трогаю, — бодро и с ехидной усмешкой на устах отрапортовал кроткий ворюга, тут же добавив с горечью в голосе: — Ну и дубильник на улице, ядрена мать!

Автомобиль сорвался с места и на всех парах помчался прочь от гостиницы. В сгустившемся вечернем тумане мы петляли как зайцы между бордюрами и дорожными знаками. Город все еще был наводнен текущим в десять рядов железным потоком, но Гамаюнов проворно вклинился в него и заметно прибавил скорость.

— Хорошая машина. — Альберт любовно прошелся пальцами по рулевому колесу и расплылся в довольной улыбке. — Гонять буду за милую душу… Пока не поймают, конечно.

Он бессовестно хихикнул, затем артистично всхлипнул, а напоследок еще и зевнул для полной картины. Я презрительно скривила губы в усмешке.

— Вот радость у человека, — немного наигранно возмутилась я. — Спер машину и визжит теперь от удовольствия.

— Эх, Женя-Женечка, — сокрушенно произнес Гамаюнов, одной рукой вертя баранку, а другой настраивая приемник под приборной панелью. — Пойми, я плохой, у меня роль такая. Так что не стоит язвить по этому поводу, и не мешай мне наслаждаться жизнью. А хочешь… — Он наконец оставил в покое приемник, зафиксировав его на какой-то гнавшей откровенный блатняк волне, и тут же принялся подпевать невидимому исполнителю: — Дорога дальняя, ка-азенный дом…

Я откинулась на спинку сиденья. Если так и дальше пойдет, до Астрахани мне терпения не хватит. Живым туда прибудет только один из нас. Либо я прикончу Альберта, либо его мерзкое пение добьет меня.

— О нет! — неожиданно истерично завопил Гамаюнов, часто нажимая педаль акселератора. — Машина! Черт побери! Она поломалась.

Я с недоверием покосилась на этого доморощенного актера, в глубине души наверняка претендующего в ближайшем будущем на премию «Оскар». Сомнений быть не могло. Альберт, тужась и дурачась, разыгрывал передо мной самый настоящий спектакль. Он надавил на педаль сцепления, после чего машина, коротко взревев, покатилась на холостом ходу.

— Не ври мне, Альберт! Я тоже неплохо вожу автомобиль и прекрасно знаю, чем ты сейчас занимаешься. — Я начала говорить с ним предельно жестко, осознавая, что в противном случае этот тип будет дурачить меня всю оставшуюся дорогу. — Отпусти педаль. Отпусти! — Я выудила из-за пояса пистолет и ткнула ствол Гамаюнову под ребра. — Или я такой сквозняк проделаю у тебя в фигуре, что ветром продувать насквозь будет.

Альберт уважительно покачал головой, но угроз моих внешне вроде бы не испугался.

— Ты глянь, какая мне попутчица попалась, — изрек он вполголоса. — Чем вас там в провинции только делают? — Он все еще по инерции цеплял меня своим словоблудством, но машина уже успокоилась и побежала стремительнее, чем прежде. — Таганка, зачем сгубила ты меня, — снова запел Гамаюнов, а затем резко повернулся ко мне лицом. — Евгения, а вы замужем?

Его мысли скакали, подобно кузнечикам на лугу. Им было тесно в грушеобразной голове Гамаюнова.

— Может, ты заткнешься? — не очень любезно предложила я Альберту. — Не могу я больше болтовню твою бессмысленную слушать. Рулишь, вот и рули. Не заставляй меня нажимать на курок. Я ведь это сделаю. Будь уверен.

— А кто тебя к Твердовскому повезет? — не унимался мой болтливый спутник. — Сама подумай. Я же альфонс по натуре, Женечка. Ты знаешь, о чем я мечтаю по жизни? Я о любви мечтаю, о большой, чистой. А ты стрелять наладилась. Эх!

Это был самый настоящий словесный понос. Я тихо застонала.

— Альберт, — произнесла я как можно спокойнее. — Так мы не доедем до аэропорта никогда. И до Астрахани не долетим, если ты не успокоишься. Я и в самом деле убью тебя. Не веришь?

На минуту в салоне воцарилась полная тишина. Слышно было даже, как урчит мотор автомобиля. Мы уже выбрались на Кольцевую, постепенно удаляясь все дальше и дальше от центра Москвы и приближаясь к Шереметьево. Водил Гамаюнов не так уж плохо. Ему даже удавалось каким-то образом не привлекать внимания постовых.

— Морда пухнет, — как-то по-стариковски пожаловался мне Альберт. — Как иголок в нее напихали. Остановимся, может? Я снежку приложу?

— Скажите пожалуйста, какой нежный, — язвительно отозвалась я и, уяснив, что длительного молчанья от Гамаюнова все равно не добьешься, решила направить его словоохотливость в нужное русло. — Скажи лучше, как так вышло, что друг твой и подельник с заложницей удрал? Как это он так тебя объегорил?

— Не знаю, — мрачно признался Альберт, на ходу прикуривая сигарету. — Такая уж жизнь у меня. На роду, видимо, написано быть все время обманутым.