яд лучше всего помещать в пяти- или десятиграммовые стеклянные ампулы, из которых удаляется воздух. Ампулы запаиваются и заворачиваются в станиолевую бумагу. Хранить их следует в холодильных установках при температурах —5, —10 градусов. При подобном способе токсичность не снижается в течение многих лет».

…Москву я покидал в зимний буранный день. В воздухе висела косая кисея крупного мохнатого снега.

Временами по булыжным мостовым мела поземка, бушевала пурга. Трудно было представить, что где-то уже весна, ярко и тепло светит солнце, растет трава, цветут цветы, порхают бабочки и греются в весенних лучах холодные гибкие змеи.

Перед Волгой заносы были так велики, что в них почти по самую верхушку тонули телеграфные столбы: поезд медленно, словно крадучись, шел по глухому белому коридору. Потом такое же заснеженное Заволжье, Оренбургские степи…

И я не заметил, как за вагонным окном закружилась голая, свободная от снега земля. Не заметил и того момента, когда в голубом поднебесье появились первые стаи гусей, уток и журавлей, улетавших на север. Чем дальше я ехал на юг, тем все чаще вдоль дороги вставали розовые или белые, как пена, сады, быстро подымались навытяжку любопытные рыжие суслики.

Байрам-Али встретил меня солнечной тишиной и пышной зеленью улиц.

Наутро я отправился на охоту. Дорога была уже знакома по прежним моим экскурсиям. Я пересек крепость, где по воскресным дням собирался и шумел многолюдный базар, и, выйдя за ворота, за глубокий ров, увидел впереди знакомую картину: башни, остатки античных с гофрированными боками дворцов, жилых домов. Вдали виднелись невысокие, сильно разрушенные стены «Крепости султанов» и в центре — круглоголовый мавзолей султана Санджара.

Безлюдье. Тишина. Только голос жаворонка в вышине. Такой же звонкий и печальный, как и тысячи лет назад.

По опыту я уже знал, что особенно много змей в древних каналах, отведенных в свое время в сторону крепостей от реки Мургаб. Всего было три главных канала, ныне основательно заросших камышом, тамариском, гигантским злаком эриантусом; бурьяном и верблюжьей колючкой.

Я обследовал два из них, но змей не обнаружил. Приуныл было.

Зато канал Маджан вознаградил меня за все мои переживания: здесь было много песчаных эф.

Чтобы добыча яда была более эффективной, пришлось «поставить» змей на «многократную дойку».

Делал я это так.

Выбрав участок, где водились крупные эфы, я приходил сюда утром и «выдаивал» их. Обычно эф я находил возле нор, здесь же оставлял их после «дойки». Чтобы змей быстрее обнаружить в следующий раз, возле каждой норы я втыкал красный флажок. Придя через неделю-полторы на змеиный участок, многих эф я находил на прежних местах и снова приступал к отбору яда.

Однажды я зашел в высокую с коническим верхом башню, слепленную из глины. Это был яхтанг, башня для хранения снега.

Верх башни обрушился и засыпал середину пола. Возле стены, притененной глиняной насыпью, лежал клубок разноцветных веревок. Приглядевшись, я вдруг понял, что это не просто клубок, а клубок змей, в котором оказалось шестнадцать эф! Долго пришлось распутывать его, потом — «доить».

Но такая удача была редкой.

На территории древнего Мерва мне попадались только эфы и не было ни одной кобры или гюрзы. Волей-неволей пришлось искать новые места для своего промысла. На санитарной станции мне посоветовали побывать на Джаре — старом овраге, куда во время паводка сбрасываются воды Мургаба. Берега Джара зарастают гребенщиком, черным саксаулом, камышом. В этих зарослях мне встречались кулики, сине-розовые зимородки, белогрудые чеканы, белые и серые цапли, скопа, ярко-желтые овсянки и дикие голуби. Над темными омутами вились крачки и чегравы, ловко хватавшие в воде зазевавшуюся рыбешку.

Много птиц гнездится на береговых обрывах Джара. Здесь обитают целые колонии ласточек-береговушек, поедающих комаров, мух, кузнечиков, летающих термитов. По соседству с ласточками живет каменный воробей. Шумно и весело тут, когда выводятся птенцы, особенно когда они немного оперятся. Подобравшись к выходу из гнезда и высунув голову наружу, птенцы ждут возвращения своих родителей. Завидев их еще издали, птенцы подымают такой крик, такой писк…

Бродя как-то по берегу Джара, я неожиданно набрел на человека, сидевшего над небольшим озерцом. Осененный высоким тростником человек удил рыбу. Услышав мои шаги, он повернул ко мне красное, словно ошпаренное лицо с рыжей бородой.

— Чего стоишь, приятель? Присаживайся, отдохни, — пригласил меня рыбак.

Я действительно чувствовал усталость и с удовольствием принял его приглашение. Сбросив рюкзак, лямки которого до боли врезались в мои плечи, я спрятал его под куст гребенчука, чтобы сохранить от жары отловленную живность.

— Откуда и куда держишь путь? — закидывая удочку, спросил меня Павел Иванович — так звали рыболова.

Я сказал.

Павел Иванович пристально поглядел на меня голубыми глазами, над которыми нависли рыжеватые, цвета сухого камыша брови, и улыбнулся доброй располагающей улыбкой.

— За змеями, говоришь, охотишься? Славная у тебя работенка! — сказал он, и в голосе его я уловил сочувствие. — Каждый день вижу этих тварей. Ох, и боюсь же я их, треклятых, — того и гляди какая-нибудь цапнет! Как же это ты не боишься их?

— Привык.

— Привык, говоришь? — с недоверием посмотрел на меня Павел Иванович и покачал головой: — И к чему только человек не привыкает!

Потом он достал кисет. И, не спуская глаз с поплавка, оторвал от газеты клочок бумаги на закрутку, набил ее махоркой и только было чиркнул спичкой, как поплавок медленно скрылся под водой.

— Тащи скорей! — крикнул я и первым ухватился за удилище. С усилием вытащили мы пружинистую леску, а вместе с нею и хорошего сазана.

Солнце подвигалось к закату, когда мы собрались уходить. Вытащив из воды мешок с уловом, Павел Иванович пригласил меня на свежую уху. Жил он на железнодорожном разъезде, в нескольких километрах от того места, где рыбачил.

Еще засветло мы добрались до его дома.

Павел Иванович и его жена (жили они вдвоем), люди еще не старые, были полным контрастом друг другу. Павел Иванович был невысок, коренаст, рыжеволос. В разговоры вступал неохотно. Жена, напротив, была высока и еще не утратила красоты своей молодости. Годы почти не тронули ее черных волос и не погасили живого блеска в черных приветливых глазах. Готовя на ужин уху и прочую снедь, она находила время рассказать о своем житье-бытье, о рыболовных приключениях Павла Ивановича, задавая массу вопросов, касающихся буквально всего на свете.

В честь нашего знакомства хозяйка угостила нас водкой, которая значительно оживила нашу беседу.

Оказалось, что Павел Иванович вовсе и не рыболов, а инструктор по борьбе с малярийным комаром в русле Джара. Наряду с химическими средствами, он успешно применял биологический метод — мелкую рыбешку гамбузию,