с сего самцы начинали исторгать отрывисто-сердитое хорканье, к ним тут же подключались самки, и страсти разгорались. Из-за чего? Что так волновало в общем-то мирное скворчиное семейство? Сцена ревности? Борьба за жилплощадь? Или другое что-то? Сказать трудно.

Иногда на соснах наступало затишье, будто скворцы куда-то исчезли. Чаще всего так было во время сильных холодов.

Но проверка показала, что скворцы никуда не улетают. Они всегда там, на соснах, только в холод им не до свиста, не до веселья.

В непогоду, когда снег, мороз или дождь, скворцов мы подкармливаем.

Кормушка — на кухонном подоконнике. Уже с утра там лежит мягкий мелко накрошенный хлеб.

Первыми на завтрак прилетают воробьи и горлицы.

Скворцы не спешат. Сидя в сторонке, они зорко наблюдают за своими разведчиками — именно так можно назвать воробьев и горлиц: если им никто не угрожает, тогда по одному, оглядываясь по сторонам, подлетают к «столу» и скворцы. Воробьи тут же отскакивают прочь. Если горлицы не торопятся последовать их примеру и загораживают доступ к пище, скворцы награждают их сильным ударом клюва и быстро избавляются от лишних сотрапезников.

На подоконнике скворцы не задерживаются. Клюнув раз, другой, хватают кусочек покрупнее и — скорее куда-нибудь в безопасное место.

Если пасмурно или дождливо, скворцы рассаживаются на соседних с нашим домом деревьях и долго сидят там грустные, нахохлившиеся. Из деревьев им больше всего нравится высокая гледичия. Чем ближе к теплу, к весне, тем все чаще они собираются на этом дереве. Там, видимо, скворцы сбиваются в стаю перед отлетом.

Проходят собрания не громко, в «деловой» обстановке, и «выступают» на них лишь умудренные опытом вожаки. Их сразу отличишь: они крупнее и солиднее остальных.

Возможно, на таких «собраниях» и «обговариваются» детали предстоящего отлета, «уточняются» сроки, маршрут, численность стаи.

В апреле или в марте скворцы покидают сосны.

Когда, в какое время это происходит, мне ни разу увидеть не довелось. Скорее всего, очень рано, в тот час, когда люди спят еще сладким сном.

Прощальный концерт

Сколько же скворцов зимует в нашем городе?

Этот вопрос не раз я задавал себе. Мне всегда казалось, что зимою скворцы прилетают только к нам, на наши сосны. Это заблужденье! Несложная проверка показала, что к нам на зимовку прилетают теперь тысячи скворцов, несмотря на то, что там, где они гнездятся, нередко зимою бывает теплее, чем в Ашхабаде.

Всем деревьям скворцы предпочитают хвойные: сосны, ели, можжевельники. Там, где они есть: в частных дворах, на улицах, в парках и скверах — скворцы охотно их заселяют. Любопытно также, что шум большого современного города их ни сколько не смущает.

Как-то в начале апреля я возвращался с работы домой. Шел по Первомайской, к центру города. Стоял тот удивительный весенний день, когда в воздухе еще разлит аромат цветущих деревьев, когда особенно чувствуешь прилив бодрости и беспредельность жизни.

Еще не доходя до небольшого скверика, разбитого перед зданием драматического театра имени Пушкина, я уловил знакомое пенье скворца. Но где он, близко или далеко и удастся ли мне увидеть самого певца, я не знал.

Каково же было мое удивление, когда скворца я увидел на вершине высокого клена, росшего перед зданием театра, на фронтоне которого четко выделялся черный барельеф великого поэта.

Скворец был весь на виду, словно нарочно хотел показать себя и свое искусство. Песенка его была проста и коротка. Может, чуть посложнее той, какую по весне поют черные дрозды.

Но пел скворец вдохновенно, звонко, широко раскрывая тонкий клюв. Пел он рядом с перекрестком, самым шумным и бойким в Ашхабаде. Тут в четырех направлениях мчался поток автомашин, троллейбусов, мотоциклов, густо валили пешеходы, слышались крики, смех, грохот моторов.

А скворец пел, забыв обо всем на свете, словно хотел перекрыть своим пеньем безобразный уличный шум. И песня его была сродни всему, что было вокруг: чистому свежему воздуху, молодой синеве, легким, улетающим вдаль облакам, нежной листве деревьев и беззаботным улыбкам людей.

Перед деревом, на котором пел пернатый солист, собрался народ. Все с любопытством и большим вниманием слушали скворца. Наконец один старичок, похожий на шолоховского деда Щукаря, не удержался и воскликнул:

— От дает! От дает! Чистый Карузо!

На деда зашикали:

— Не мешай, старый, дай послушать!

В это время откуда-то появился молодой высокий человек с лицом врубелевского демона. Выяснилось, что это администратор пушкинского театра.

— Вот уже третий день поет, — сказал он и кивнул на вершину клена. — Видно, улетать собрался. Прощальный концерт дает…

А скворец, словно воодушевленный этими словами, запел еще звонче, чище и радостней. Но мне почудилось, что к радости его примешана легкая грусть. Ведь сейчас, как и два дня назад, скворец призывал подругу, с которой можно было бы отправиться в далекий и опасный путь. А подруга все не прилетала и неизвестно, прилетит ли она.

Так что пел скворец не от хорошей жизни и, тем более, — не от радости. На следующий день я снова побывал у театрального сквера.

Увы, скворца там не было.

С наступлением весенних дней начинают пробовать голоса и те скворцы, что зимуют на соснах моего соседа. У них несколько «концертных площадок»: деревья, печные трубы, телевизионная антенна, столбы.

Особенно нравится скворцам высокий электрический столб, расположенный в метрах десяти от нашего дома.

Поют скворцы в одиночку, рано утром и после захода солнца. Часто я просыпаюсь от нежного скворчиного пения и с наслаждением слушаю его. У каждого певца своя «манера» исполнения. Всего три-четыре ноты, но таких обворожительно чистых и звонких, что к ним невозможно быть равнодушным.

По вечерам прощальные концерты дают сразу несколько скворцов. Их голоса раздаются то здесь, то там, то вблизи, то вдалеке. И бывает обидно, если слушаешь это пенье один. А мне хотелось бы, чтобы ему внимали все: родственники, друзья, взрослые, дети и совершенно незнакомые люди. Мне хотелось бы, чтобы люди еще глубже поняли, как прекрасна природа, какое высокое наслаждение, красоту и счастье дарит она людям и как мы должны беречь ее и дорожить ею!

НЕУДАЧНАЯ ОХОТА

Мне запомнилась редкая по своей суровости зима. Творилось что-то небывалое. Месяца три, если не больше лежали снега. Морозы держались жгучие — с ветром, с метелями… И это на юге, где мягкие бесснежные зимы совсем не редкость[5]. А в суровые зимы труднее всех, по-моему, птицам, особенно тем, что живут оседло, не улетая в далекие страны. Я с тревогой следил за погодой, по опыту зная, что в долгие холода гибнут тысячи несчастных пичуг.

А зиме,