«Я…» – начал Эштон.

Но его слова прервала большая суматоха во дворе. Послышались звуки лошадей, врывающихся в деревню, крики людей. Все члены семьи испуганно посмотрели друг на друга. Они сидели, застыв, когда люди начали метаться туда-сюда за окном. Алек уже видел, как все молодые люди и их семьи выстроились во дворе.

«Нет смысла оттягивать это сейчас», – сказал отец Алека и Эштона, поставив ладони на стол, его голос нарушил тишину. – «Мы не должны подвергать себя унижению, позволяя им приходить в наш дом и вытаскивать его. Мы должны выстроиться во дворе и стоять гордо, и давайте молиться о том, чтобы, увидев стопу Эштона, они поступили гуманно и обошли его».

Алек неохотно поднялся из-за стола и последовал за свой семьей из дома во двор.

Когда он вышел на улицу в холодную ночь, то был поражен представшим перед ним зрелищем: в деревне царила небывалая суматоха. Улицы были освещены факелами и все молодые люди восемнадцати лет выстроились в шеренги, чьи семьи нервно стояли рядом и наблюдали. Улицы были наполнены клубами пыли, когда караван пандезианцев ворвался в город, дюжины солдат в ярко-красной броне ехали на колесницах, запряженных огромными жеребцами. Позади себя они тащили повозки из железных решеток, грубо трясущихся на дороге.

Алек внимательно посмотрел на повозки и увидел, что они наполнены молодыми людьми со всей страны, которые выглядывали оттуда с испуганными и закаленными лицами. Он ахнул от увиденного, представляя, что ожидает его брата.

Они все остановились в этой деревне, и повисло напряженное молчание, когда каждый ждал, затаив дыхание.

Командир пандезианской армии спрыгнул со своей повозки – высокий солдат, чьи черные глаза были лишены доброты, с длинным шрамом, проходящим через бровь. Он медленно прошел между рядами молодых людей, тщательно рассматривая их. Жители деревни притихли настолько, что можно было слышать, как его шпоры звенят при ходьбе.

Солдат осмотрел каждого молодого человека, подняв их подбородки и заглянув им в глаза, их плечи, слегка толкая каждого, чтобы проверить их равновесие. Проходя мимо них, он кивал, и его солдаты в ожидании быстро хватали парней и тащили их в повозку. Некоторые молодые люди шли молча, другие протестовали, хотя их тут же били дубинками и бросали в повозку вместе с остальными. Иногда плакала чья-то мать или кричал отец, но ничто не могло остановить пандезианцев.

Командир продолжал обход, лишая деревню ее самых молодых парней, пока, наконец, не остановился перед Эштоном в конце шеренги.

«Мой сын хромой», – поспешно выкрикнула мать, отчаянно умоляя. – «Он будет вам бесполезен».

Солдат окинул Эштона взглядом с ног до головы, остановившись на его стопе.

«Закатай штаны», – сказал он. – «И сними ботинок».

Эштон подчинился приказу, облокотившись об Алека для равновесия, и Алек наблюдал за ним. Он знал своего брата достаточно хорошо, что бы знать, какое унижение он испытывает. Его стопа была источником стыда для него, она была меньше другой стопы, скрученная и искромсанная, вынуждая его хромать при ходьбе.

«Он также работает на меня в кузнице», – вмешался отец Алека. – «Он – наш единственный источник дохода. Если вы заберете его, у нашей семьи ничего не останется. Мы не сможем выжить».

Командир, осмотрев ногу Эштона, подал молодому человеку знак рукой, что он снова может надеть ботинок. Затем он повернулся и посмотрел на их отца, его глаза были холодными и жесткими.

«Теперь вы живете на нашей земле», – сказал он, его голос был как гравий. – «И твой сын является нашей собственностью, с которой мы можем делать все, что пожелаем. Уведите его!» – выкрикнул командир и солдаты тут же бросились вперед.

«НЕТ!» – от горя закричала мать Алека. – «ТОЛЬКО НЕ МОЕГО СЫНА!»

Она бросилась вперед и схватила Эштона, цепляясь за него, и в эту минуту солдат Пандезии сделал шаг вперед и ударил ее по лицу.

Отец Алека схватил солдата за руку, после чего на него набросились несколько солдат, повалив его на землю.

Увидев, что солдаты уводят Эштона, Алек больше не смог этого выносить. Несправедливость всего этого убивала его, он знал, что не сможет жить с этим до конца своих дней. Образ того, как его брата уводят, отпечатается в его памяти навсегда.

Что-то внутри него щелкнуло.

«Возьмите меня вместо него!» – закричал Алек, невольно бросившись вперед и встав между Эштоном и солдатами.

Они все остановились и посмотрели на него, очевидно, застигнутые врасплох.

«Мы – братья из одной семьи!» – продолжал Алек. – «Закон велит взять одного молодого человека из каждой семьи. Позвольте мне быть этим молодым человеком!

Командир подошел и настороженно окинул его взглядом.

«А сколько тебе лет, парень?» – спросил он.

«Мне исполнилось шестнадцать!» – гордо воскликнул Алек.

Солдаты рассмеялись, в то время как их командир насмешливо улыбнулся.

«Ты слишком юн для призыва», – заключил он, отвергая Алека.

Но когда он развернулся для того, чтобы уйти, Алек бросился вперед, отказываясь быть отвергнутым.

«Я лучший солдат, чем он!» – настаивал Алек. – «Я могу метать копья дальше и глубже вонзать меч. Моя мишень вернее, и я вдвое сильнее своих ровесников. Пожалуйста», – умолял он. – «Дайте мне шанс».

Когда командир обернулся, Алек, несмотря на свою напускную уверенность, внутри был напуган. Он знал, что очень рискует – за это его легко могут бросить в темницу или убить.

Казалось, что командир смотрел на него целую вечность, вся деревня хранила молчание, пока, наконец, тот не кивнул своим людям.

«Оставьте калеку», – приказал он. – «Возьмите парня».

Солдаты оттолкнули Эштона, подошли вперед и схватила Алека, и через несколько секунд Алек почувствовал, как его уводят прочь. Все произошло слишком быстро и казалось нереальным.

«НЕТ!» – крикнула мать Алека.

Он увидел ее рыдания, когда почувствовал, что его уводят, после чего грубо бросили в железную повозку, полную молодых людей.

«Нет!» – закричал Эштон. – «Оставьте моего брата в покое! Возьмите меня!»

Но его никто больше не слушал. Алека толкнули глубоко внутрь повозки, которая провоняла запахами тела и страха, он споткнулся о других молодых людей, которые грубо оттолкнули его назад. Железные двери за ним захлопнулись, отражаясь эхом. Алек почувствовал большое облегчение от того, что спас жизнь своего брата – это чувство было сильнее страха. Он отказался от своей жизни в пользу жизни брата, и что бы ни случилось дальше, это будет иметь меньшее значение по сравнению с этим.

Сидя на полу и прижавшись спиной к железным решеткам, в то время как повозка уже затряслась под ним, Алек понимал, что, вероятно, не выживет. Он ловил на себе злые взгляды других молодых людей, которые оценивали его в темноте и, пока они тряслись на дороге, он знал, что в предстоящем путешествии будет миллион способов умереть. Он спрашивал себя, каков способ будет его. Он будет сожжен Пламенем? В него вонзит кинжал какой-то парень? Его съест тролль?