выйти из комнаты серых, в которой она оказалась после того, как наговорила всего того ужаса Роару.

У неё случилась жуткая истерика, когда он ушёл. Девочка из домашних, что заметила её, рассказала обо всём серым, которые в свою очередь забрали белую ведьму к ним в комнаты. А когда поняли, что она не в себе, то и вовсе перестали оставлять её одну, присматривая за ней и днём и ночью.

Первый срыв случился, когда сообщили, что достопочтенный митар вышел из портала с открывшейся раной. А второй, когда стражник сообщил, что Хэлу из портала принёс феран и она кажется была мертва.

Все серые замерли, внутри их маленькой семьи билось горе, потому что Хэлу любили все, и даже хмурая Йорнария стала ещё более отстранённой и подавленной, хотя она к чёрной ведьме относилась не очень хорошо, но видимо на пожелания смерти ума хватило только у Милы.

На белую ведьму накатила очередная истерика, только была она такой жуткой, что все серые девушки переполошились и серьёзно думали стоит ли сообщать о происходящем господам.

Это была даже не истерика. Это было какое-то помешательство.

Милену уничтожала мысль, что она пожелала Хэле сгинуть… пропасть пропадом! Хэле!

Скручивало так, что невозможно было терпеть боль. За всю её не очень длинную жизнь она так мало встречала людей, которые относились к ней по-доброму совершенно о ней ничего не зная. И уж тем более любили её!

Милена на самом деле никогда не чувствовала столько тепла от окружающих, как здесь. Все эти девочки, которые были в таком же положении, как и она, но сопереживали, и Хэла, которую вырвали у семьи, у детей… а всё равно она была добра, внимательна, проницательна…

У Милены никогда не было друзей. Никогда. Она всегда была одна, несмотря на то, что у неё были брат и сестра, несмотря на то, что была вхожа в какие-то дружеские компашки, но всегда в них была тем, без кого тоже вполне хорошо. И всю жизнь она так хотела понравиться окружающим. В детском саду, в школе, в институте… она из кожи вон лезла лишь бы заслужить внимание.

Вся эта её тяга к идеальности тела, внешности, была обусловлена лишь тем, что внутри была какая-то железобетонная установка — любят только красивых, умных, скромных, стройных, подтянутых.

“Ты никогда не будешь никому нужна, если будешь толстой, страшной, не умеющей держать себя в руках”, — внутри Милены это сидело стальным несгибаемым прутом.

Держи спину.

Держи голову.

Держи себя.

Будь скромной.

Будь вежливой.

Будь уступчивой.

Всегда улыбайся.

Всегда будь послушной.

Всегда будь в форме.

И никогда не позволяй себе ничего лишнего.

(Чтобы это не значило…)

Из неё получился бы отличный солдат и как же это смешно — в её-то семье.

Милена всегда была исполнительна и внимательна. Её обожали воспитатели, учителя, преподаватели ВУЗа. Но только они.

Дети в саду её избегали, девочки считали её задавакой. В школе одноклассники избегали дружбы с ней, потому что боялись, что она наябедничает. А ещё всех раздражало, что она стремиться быть хорошей и лучшей, несмотря на то, что у неё это не очень-то получалось и чёртов экзамен в школе она не завалила каким-то чудом, набрав неплохие триста пятьдесят с чем-то там баллов. Но разве это был достойный результат для её мамы? Нет, конечно, потому что “могла бы по всем предметам набрать не меньше девяноста”.

А одногруппники в универе хоть и относились к ней нормально, но это скорее было чем-то подкреплённым чисто корыстными побуждениями, ведь у прилежной студентки любимицы преподов, всегда можно что-то узнать или списать.

А Милена не отказывала. Она была рада. Она считала, что её любят. Искренне считала. До того самого жуткого дня и “последней” вечеринки года, когда она внезапно осознала, что нет, не любят таких как она, и это же не потому, что она недостаточно красива и стройна, умна и скромна… нет, это просто то, о чём ей всегда говорила мама: “Недоразумение, а не дочь!”

Недоразумение, а не человек, потому что, а как можно назвать кого-то, кто за добро, внимание, участие и тепло отплатил жгучей неблагодарностью, пойдя на поводу у жгучей ревности, превратившейся в одно мгновение в ненависть?

Роар… Хэла… самые дорогие для неё здесь люди, и она наговорила такого! А теперь они могут умереть.

Она бесновалась до тех пор, пока Куна не плюнула на это и не пошла к бронару, точне он был единственным, кого смогла найти серая при том, что происходило в доме.

Элгор, как это не странно пришёл к серым и хотя вероятно мало кто из них был уверен в правильности решения Куны, но сообщить-то надо было, потому что, а вдруг что и тогда уж точно никому из них несдобровать.

Когда он пришёл, Милена как раз в прямом смысле слова рвала на себе волосы, выла и билась о стены, отчаянно прося дать ей умереть.

— Выйдите, — приказал Элгор.

— Достопочтенный бронар, она убить себя хочет, — отозвалась Грета, которая вместе с Донной из последних сил держали Милену, чтобы та себе не навредила.

— Идите, — ещё раз сказал бронар, а потом удивительно, но мягче добавил, — я позову.

Серые ушли, и Милена, осознав, что её больше никто не держит, решила, что вот её шанс всё закочить. Она метнулась к стоящему возле неё кувшину с водой и, расколотив его, взялась за осколок. Конечно, Элгор её остановил, скрутив и взяв на руки, он сел с ней на пол.

Милена шипела, выла и кажется даже хотела его укусить, но рука его перехватила её горло, чтобы зафиксировать голову так, что при попытках шевелиться, она сама себя начинала душить.

И тут в ней всколыхнулось что-то яростное и совсем нечеловеческое — он же может её убить, это же выход, пусть так, но за попытку кинуться на Элгора, она получила пощёчину и боль остро привела её в себя.

Милена с пару секунд смотрела на него с удивлением, а потом разрыдалась. Бронар обречённо повёл головой и ослабил хватку, просто обняв.

— И что ты творишь, девочка? — спросил он, когда она немного прорыдалась.

— Я… — Милена захлёбывалась слезами, ей отчаянно не хватало воздуха. — Я… Роар… Хэла… я сказала… я… им пропасть… я так виновата…

И она снова завыла.

— С Роаром всё хорошо, — отозвался Элгор, тяжело вздохнув. — Про Хэлу не знаю ничего, потому что она с фераном, но она не мертва вроде. Пока, по крайней мере. И я не думаю, что она