Я почувствовал, что готов порвать Катарину голыми руками.

– Для чего тебе это? Дразнить меня? Чего добиваешься? Я не вернусь к вам.

– А я и не предлагаю. Мы обещали защитить тебя от Кампосов и защитим. Больше корпусу от тебя ничего не нужно. Я же сказала, там ломают, отбраковывают тех, кто не потянет. Знаешь, сколько в программе встроенных психологических тестов? Которых не видно, пока ты их не провалишь? На много лет! Ты не потянул, сломался на одном из первых же. Если взять тебя после всего этого… Мы должны быть уверены в своих бойцах, – отрезала она, – в том, что они поступят так, а не иначе в скользкой ситуации. А в тебе мы уверены не будем. – И развела руками.

– А твои слова, что Мишель хочет…

– Последняя попытка. Шанс. Но ты ответил отказом, значит, слишком принципиальный. А принципиальные не выдержат ломки. Нет, малыш, к нам тебе дорога закрыта.

– Joder, зачем ты тогда все это говорила?! – не выдержал я и взорвался. – Зачем выводила, бесила, подначивала?

Ответом мне стала непрошибаемая улыбка.

– Считай это материнским инстинктом. Мне давно уже пора, но с такой жизнью все не соберусь. А в тебе я увидела объект приложения. Ты должен уметь делать выводы из ошибок, только тогда не совершишь новых. Это тоже урок. Но пока не осознаешь, какую цену за него заплатил, он не пойдет тебе на пользу. Все, допил? Тогда пошли, нам далеко ехать.

Хотя в чашке еще плескался остывший кофе, я покорно отставил ее, поднялся и уныло побрел к выходу следом за ней.

Она знает гораздо больше, чем прикидывается и чем должна. И я все еще не понял, что в ее словах ложь, а что замаскированная истина. Но то, что она сказала, зацепило, и от этого было не по себе.

Это произошло сразу, как только мы оказались на улице. Мы еще не дошли до машины, как ее рука перехватила меня и дернула назад.

– Стой!

Они оказались повсюду, люди в черных масках. Выходили из припаркованных машин, из соседнего магазина и молча брали нас в плотное кольцо. Доспехов ни у кого не было, но арсенал внушал уважение – тяжелые армейские иглометы, деструктор, огнестрельные винтовки и пистолеты. И даже рельсовая снайперка у кого-то в заднем ряду. Справа и слева на тротуар вырулили два тяжелых планетарных броневика, отрезая нам пути к бегству, из них тоже выскочили люди, прячась за корпус, капоты и торчащие в стороны детали устройства машины. Всего набралось человек двадцать.

– Стой на месте, красноперая! И все будет хорошо!

Главарь. Неприметный тип в маске сделал маленький шажок вперед. Вооружен он был полюбившимся мне «жалом», которое держал уверенно, взяв меня на прицел. Да, меня. Как и некоторые из его людей. На мушке были мы оба.

– Они не убьют тебя, – зашептала моя спутница. – Ты под нашей защитой. И они думают, что у нас сын хефе. Ты – заложник.

– А ты? А тебя?

– Меня тем более не тронут. Вендетта, забыл? – Она усмехнулась. – Я – кадровый офицер, это будет означать войну. А войну Кампос не потянет.

Я почувствовал, как внутри меня колотит. Да, ее не тронут. Там, на дороге, шел бой на равных. Здесь же, тронь ее, произойдет убийство. А гибель в бою и убийство – разные вещи, во всяком случае для философии корпуса. И даже как заложник она им не нужна, слишком опасна. Ради кадрового офицера ее величество даст добро на поголовное уничтожение всего клана Кампоса, и плевать, что ее бывший муж отмывает через этого человека какие-то средства ее собственной семьи.

– Мы вытащим тебя! – Ладонь Катарины ободряюще сжала мне локоть. – Перевернем всю Альфу, но вытащим!

– А пятое «дно»?

– Кое-что важнее этого.

– Что же?

Она помолчала, но ответила:

– Репутация.

Мне захотелось рассмеяться от осознания того, как она сама себе противоречит, но было не до иронии. Главарь, шагом охотящегося ягуара приблизившийся к нам, бросил:

– Мы забираем мальчишку!

Справа меня окружали еще двое бандитов, так же держа на прицеле.

– Если дернешься, вам конец! Обоим! – продолжал главарь.

– И ты совсем ничего не можешь сделать? – спросил я, оглядывая окружившую нас кодлу. – При всех своих суперспособностях?

Она лаконично покачала головой:

– Одна, может, и попыталась бы. Хотя вряд ли получилось. А так тебя убьют в первую же секунду.

Она говорила, но в ее словах я почувствовал фальшь. Да, правильные слова, и сказаны правильно, красиво. С неким театральным драматическим эффектом. Но… Существо внутри меня ей больше не верило.

– Руки за голову! Быстро! И не шевелиться! Шевельнешься – стреляем! А ты за спину! Вот так!

Сильные руки, как в замедленном воспроизведении, выкрутили мне обе руки и также медленно утянули прочь. Бандиты, тащившие меня, панически боялись, не будь на них масок, я бы рассмотрел на их лбах холодный пот.

– Если дернешься, мальчишке конец! – на всякий случай еще раз предупредил главарь, отступая на шаг назад. Палец на спусковом крючке лежал уверенно, он умел сдерживать страх.

Катарина молчала. Я повернул голову, посмотрел в ее глаза. и все понял. По ее расслабленной стойке. По спокойному, безразличному взгляду.

Во взгляде этом не было огонька. Того самого огонька обложенного хищника перед броском. А в стойке – энергии. Она будто знала, что и как пойдет, была готова к этому моменту. И совершенно не нервничала.

Она сдала меня. Она. Сдала. Меня. Я проговаривал эти три слова про себя, они все больше и больше царапали изнутри. Бандиты, отойдя на достаточное расстояние, резко дернули, развернув в другую сторону, и потащили к стоявшей невдалеке машине, но глаза Катарины намертво отпечатались в моем сознании.

Я – болванчик. Марионетка, которой играют, дергая за ниточки. Заставляют делать нужные вещи, после чего бросают в коробку и забывают. Или отдают поиграть другому, если в этом есть необходимость.

Она спасла меня, вытащила, мы мчались прочь от погони, но делала она все это несерьезно. У них война, в которой я стал разменной монеткой, и она знала, что, отыграв нужный раунд, корпус отдаст эту монетку назад, Кампосу.

Скорее всего, это они похитили Бенито, вопреки ее заверениям. Почему, зачем – не важно, это высокие материи, но у них действительно война. А я маленький эпизод этой войны, заложник, которого они отдают «на хранение» в обмен на что-то.

Погоня, сбитые пилоты – демонстрация возможностей, мол, мы можем и так, потому ее лично Виктор Кампос не тронет. Но только ее. Я же не кадровый офицер, меня можно пинать туда-сюда, как мячик для пинг-понга. Это было бегство, та погоня со стрельбой и ракетами, но бегство от собственной тени. Тени самого корпуса. Четко спланированное их офицерами для демонстрации, кто есть кто. Как же я их всех ненавижу!