Однако покой его внезапно нарушил шорох палой листвы. Рука Ульдиссиана сама собой потянулась к ножу, который он давным-давно потерял.

Но едва он осознал собственную промашку, шуршавший листьями бросился прямо к нему. Сердце его затрепетало, но не от страха – от радости.

– Прости, – негромко сказала Лилия, глядя в его лицо снизу вверх. – Я и сама испугалась! И мне… мне так захотелось оказаться рядом с тобою, Ульдиссиан…

От прикосновения ее белых, точно слоновая кость, пальцев кровь ударила в голову. В лучах луны, пробивавшихся сквозь густую листву, глаза Лилии замерцали, точно сами звезды.

– Здесь нечего бояться, – заверил ее Ульдиссиан, смакуя прикосновение. – Завтра дела пойдут на лад, вот увидишь.

Аристократка заулыбалась.

– Как глупо… ты утешаешь меня! Ульдиссиан, ведь это твоя – не моя жизнь в опасности…

– Серам остался далеко позади. Вскоре там обо мне позабудут.

Это было очевидной неправдой, но ничего другого крестьянину в голову не пришло.

– Ну нет, не позабудут. По-моему… Ульдиссиан, спасти нас от необходимости бежать и бежать до скончания века может только одно. Я уже говорила об этом, а теперь, увидев дарованную тебе способность творить чудеса, еще тверже убедилась в собственной правоте.

Такой поворот крестьянину ничуть не понравился.

– Лилия…

– Прошу тебя…

И тут светловолосая аристократка ни с того ни с сего поцеловала его. Долгий, затяжной поцелуй исполнил Ульдиссиана желания.

– Нам нужно отправиться в великий город, – наконец, отстранившись, сказала Лилия. – Ты должен поговорить с людьми! Не с кланами магов, не с аристократией – с простым народом! Простой народ поймет тебя…

Ульдиссиан с горечью расхохотался.

– Да ведь меня и в родной деревне не пожелали понять! Приняли за какое-то жуткое чудище!

– Все это лишь из-за ужасного стечения обстоятельств, Ульдиссиан! А вот там, в городе, ты сможешь начать все заново! Тебе достался небывалый, невиданный дар! Ты должен указать людям путь истинный!

– И что ж мне, по-твоему, им проповедовать? Чтоб почитали меня, будто божество или духа, не то истреблю, как тех, из Собора? Что я могу принести им, кроме страха и ненависти?

Разом посерьезнев, Лилия пристально взглянула в его глаза.

– Ты можешь пообещать им, что и они станут такими, как ты! Добьются гораздо большего, чем в силах дать им хоть Собор Света, хоть Церковь Трех!

Крестьянин не верил собственным ушам. Да в своем ли она уме?

– Что и они станут такими, как я? А на что им становиться такими же? Чтобы и их постигли те же самые беды? И, кстати сказать, я до сих пор не знаю, верю ли во все это сам…

Лилия подняла руку, прижала палец к его губам.

– Тогда попробуй еще. В последний раз. Здесь, сию же минуту.

– Попробовать…

– Убедиться во всем окончательно, – оглядевшись вокруг, пояснила аристократка. – Вот. Кое-что невеликое, но существенное. То, чего никак невозможно отрицать.

С этим она повела Ульдиссиана к ягодному кусту из тех, которые они и искали. Однако этот куст зачах, и, кроме скукоженных листьев, мог предложить путникам всего пару сморщенных ягодок.

– И что мне с ним делать? – недовольно проворчал Ульдиссиан.

– Коснись его. Представь, чего от него хочешь. Всего-то навсего.

Крестьянину вспомнилось, как он исполнил ее прошлую просьбу. В случившемся тогда еще можно было усомниться, но вот теперь…

Однако отказать Лилии он не мог. «Представь, чего от него хочешь…» Ульдиссиан беспокойно поежился. Чего же еще хотеть от этого куста, если не толики свежих ягод? Вот только пору плодоношения куст давно миновал и, правду сказать, выглядел, будто при смерти. Будь растение молодым, полным жизненных сил – наверняка плодов принесло бы немало…

Опустив руку, Ульдиссиан коснулся иссохшего куста. На ощупь листья и ветви оказались хрупки. Нет, куст вовсе не увядал, куст погиб безвозвратно.

Продолжать смысла не было.

– Лилия…

Лилия нежно накрыла ладонью его руку, не позволяя отвести ее от куста.

– Прошу тебя… всего один только раз.

Несмотря на тревогу, ему больше всего на свете хотелось доставить ей радость. Чувствуя тыльной стороной ладони тепло ее пальцев, сын Диомеда задумался и о кусте, и о сочных, спелых ягодах, которые хотел бы на нем найти, да побольше, чтобы хватило для всех. Уж об этом-то он, после всех бед, выпавших на его долю, а заодно и на долю спутников, из-за будто бы имеющегося у него дара, попросить вполне мог…

Ахнув, Ульдиссиан отдернул от куста руку.

Не в пример тому случаю с грозой над Серамом, сейчас никаких сомнений в связи его желания с исполнением оного не оставалось. Даже в неярком свете луны свершившееся на его глазах превращение нельзя было счесть ничем иным, кроме как настоящим чудом.

Зачахший, иссохший куст разросся в несколько раз против прежнего, покрылся пышной листвой. Пара засохших ягодок обернулась обильными гроздьями свежих, налитых соком плодов. Вдобавок, все это изобилие вовсе не ограничивалось ягодами, обычно произрастающими на подобных кустах: среди них Ульдиссиан без труда мог насчитать более полудюжины разных сортов. Кроме ягод, воскресший куст украсили цветы, наполнившие окрестности сладкими ароматами.

Да, по сравнению с грозой это преображение могло показаться сущим пустяком, но именно оно навсегда положило конец всем сомнениям в том, что он, Ульдиссиан, действительно наделен силами, каких прежде не мог себе даже вообразить. При этой мысли сын Диомеда задрожал, затрепетал, как никогда в жизни – даже перед лицом охранников из Собора.

– Отчего ты так дрожишь? – спросила Лилия, обойдя его и остановившись напротив. – Взгляни!

Протянув к кусту руку, прекрасная аристократка сорвала с ветки несколько ягод, отправила их в рот, принялась с аппетитом жевать, а, проглотив, в изумленном веселье округлила глаза.

– Восхитительно! – подытожила Лилия. – Попробуй сам!

Прежде, чем Ульдиссиан успел отказаться, она сорвала с куста еще гроздь и поднесла к его губам. Щекой она припала к Ульдиссиановой груди, ни на миг не сводя с него глаз.

Ничего не попишешь, угощение пришлось принять. Сунув ягоды ему в рот, Лилия ненадолго задержала пальцы на его губах.

– Попробуй же, – повторила она, неторопливо убрав руку.

Ничего вкуснее Ульдиссиан не пробовал никогда в жизни. Каждая ягода сама по себе была настоящим сокровищем, сладкой, точно сладчайшее из вин…

– Твоего дара следует страшиться лишь тем, кто тебе позавидует! Увидев, какое добро он может творить, все остальные всё поймут… а после… а после ты сможешь учить их…