Так весьма прозаично выглядел этот тайник Хахнгольда… Ничего в нём для похвалы, ничего для собственного удобства. Твёрдая и узкая кровать, стул, из которого вылезали волосы, на котором распадалась кожа, латунный подсвечник, оловянный жбан и другой, фарфоровый с медным покрытием. Зарешечённые окна едва пропускали свет, изнутри их закрывали ещё ставни, обитые и толстые, вида из них никакого, воздуха мало, свет грустный.

И однако нигде лучше, нигде милей и удобней не просиживал Хахнгольд, как у себя; погружённый в размышления над тайнами Талмуда и халдейской Каббалы, он не обращал внимания на то, что его окружало.

А не был это один из тех израильских мудрецов, кои ради науки забывают о мире и теряют всякую силу практического применения её. Хахнгольд и работал по-своему в книгах, и двигался по свету. Везде его было полно. Знал почти всех профессоров академии, заходил в королевский замок, таскался в дворцы, писал гороскопы, предсказывал по руке, пророчил по буквам случайно открытой книги, готовил в тигле мнимое золото, а кроме того давал деньги под залог, занимался ростовщичеством, принимался за шпионаж и самые разнообразные дела, лишь бы они ему вознаграждали потерянное время. Ничем не гнушался, что только могло принести прибыль. Магазины, находящиеся рядом с его домом, содержали много дорогих товаров, которые он брал у купцов в залог. Всё там было, начиная от злаков, даже до золота и жемчуга.

День уже клонился к вечеру, когда знакомая нам Агата, уставшая и побледневшая от утомления, доковыляла до дверки кампсора. Две огромные собаки на цепях залаяли, а еврейка подбежала открыть окно и посмотреть на прибывшего.

— Чего вы хотите? — спросила она. — Тут милостыню не дают. Идите себе.

— Я не за милостыней пришла, — отозвалась женщина, — но по важному делу; скажите Хахнгольду, что тут речь идёт о том ребёнке, о котором он говорил Лагусу.

Женщина пожала плечами и ушла.

Долго ждала Агата, прежде чем ей отворили дверку, наконец дверь заскрипела и её впустили на двор.

Хахнгольд в чёрном жупане гладил на крыльце бороду. Поглядел, нахмурил брови и покивал головой, нетерпеливым движением сдвинул ермолку и сплюнул.

— Тебя Лагус прислал?

— Нет… но нужно с вами лично поговорть.

— Кто же тебя прислал?

— Сама пришла.

— Зачем?

— Поговорим с глазу на глаз.

— Говорите, говорите, что хотите, у меня нет времени.

— Я слышала ваш вчерашний разговор с Лагусом.

— И что же? — спросил еврей равнодушно, презрительно искривляя губы.

— Знаю, о ком у вас идёт речь и кто вас уговорил на это.

— И что? — также повторил еврей.

— Я могла бы вас выдать и обвинить…

Хахнгольд громко рассмеялся, плюнул несколько раз и крикнул служанке.

— Подождите, подождите, это не конец, — прибавила Агата.

— И что же? — снова по-своему добавил еврей.

— Много вам обещали за убийство ребёнка?

— Что вам до этого?

— Очень важно! Я вам обещаю заплатить вдвойне, если этого не сделаете, а поможете нам.

— Кому?

— Этому ребёнку.

Хахнгольд пожал плечами.

— Нищенка, баба из-под костёла! — добавил он.

— Да, да! Но не я вам обещаю, а мать. Ты знаешь, он имеет мать.

— Она погибла.

— Она не погибла, жива… тут, и вскоре…

Еврей внимательно начал прислушиваться, сам не знал, верить или не верить, смеяться или обсудить. С одной стороны его толкало желание получить прибыль, с другой — боялся обмана, особа, выбранная для посольства, его удивляла. Но вскоре начал понимать, что мнимая нищенка специально надела такую одежду, чтобы её не узнали. Эта мысль начала его беспокоить.

— Но деньги не в ваших руках, — сказал он потихоньку, — что вы можете?

— Знаете вы или нет, что мать хорошо знает короля, потому что скрывалась на дворе старой королевы. Король заставит отдать ей награбленное у неё состояние, она направилась прямо к королю… Он вскоре сюда прибудет. У нас в руках доказательства против князя…

Еврей начал беспокоиться.

— Что тут болтать, — сказал он — я так быстро ничего не могу сделать, придёте завтра, принесёте деньги, как можно больше денег, иначе не поверю.

Он указал на дверку, кивнул головой и собирался входить в дом, когда как раз в дверку снова стали стучать; выбежала служанка, Хахнгольд задержался на крыльце.

Агата, не показывая замешательства, в молчании отошла.

Она сделала, что собиралалсь, остальное поручая Богу.

Новый прибывший был мужчина маленького роста, блондин, одетый не изысканно, но по-иностранному. Белый воротник окружал его лицо, затенённое завивающимися локонами волос, на нём зелёное бархатное короткое платье с украшениями такого же атласа, чёрный плащик на плечах, шляпка с чёрным пером, шпага, торчащая сбоку на вышитом шарфе, на ногах башмаки с зелёными шнурками и выпуклыми пряжками такого же цвета. Он остановился у двери, а, увидев еврея, в шутку с ним поздоровался:

— Szulim lachem.

Дойдя до крыльца, он подал руку кампсору, с улыбкой поправил волосы и, садясь на лавку, спросил:

— Ну что?

— Ещё ничего, — сказал еврей равнодушно, — и кажется даже, что кончится ничем.

— Как это?

— Это трудней, чем вам кажется.

— Трудно, трудно! Хочешь, пожалуй, больше выторговать, ребе. Но это нужно сразу говорить, а не искать трудностей, которых нет.

Еврей по-своему презрительно пожал плечами и указал на выходящую со двора нищенку.

— Какая связь?

— Она также насчёт этого дела приходила…

— Кто?

— Эта женщина!

— Эта женщина! — и незнакомец живо встал с лавки. — От кого?

— От матери.

— Матери нет в живых.

— Жива, — отвечал еврей холодно.

Беспокойство господина, одетого в зелёную одежду, возрастало, хотя он пытался его скрыть, и, принимая шутливую физиономию, добавил:

— Вы надо мной шутите. Где же она?

— Направилась к королю.

Незнакомец побледнел.

— Кто вам это сказал?

— Кто? Что вам до этого, когда не верите.

— Но это быть не может.

— Ну… то и хорошо.

— А наш уговор?

— Что за уговор?

— Думаете его разорвать? — живо спросил одетый в зелёное.

— Он сам разорвался, — отвечал еврей.

— Значит, хорошо, — он встал с лавки, а лицо его зарумянилось. — Я найду кого-нибудь другого на ваше место.

— Охотно.

Незнакомец пугал еврея своим уходом, но видно было, что и сам не хотел уходить. Еврей стоял холодный и невозмутимый.

— Что же будет?

— Что хотите, что бы было?

— Был уговор, слово, и конец.

— Я не хочу в это вмешиваться. Дело уже у короля.

— Кто вам забил голову этими баснями? Вы хотите больше денег? Так добавлю.

— Добавьте вдвойне и будет ещё слишком мало, — сказал еврей.

— Вдвойне? — воскликнул незнакомец нетерпеливо.

— Я с другой стороны буду иметь больше.

— С какой другой стороны, если её нет? Мать не жива…

— Она жива. Она приехала в Тыкоцин.

— Этого