к единой монолитной этнической или религиозной группе, какими их часто воображают ученые – кем были эти иммигранты, все еще определяли региональные различия Старого Света[291]. В этой главе я опираюсь на кросскультурное сравнение функций и риторики организаций, основанных евреями Белостока в Нью-Йорке, Буэнос-Айресе, Тель-Авиве и Мельбурне – единственных четырех городах, где эти евреи-иммигранты основали белостокские «центры», посвященные воссозданию и поддержанию Белостока, – и рассматриваю различные способы, которыми евреи, выходцы из одного и того же места, меняли свою идентичность в поиске способов перевода своих привязанностей из Старого мира на свежие идиомы, подходящие для описания их нового окружения.

Из-за разнообразия социальных, политических и экономических требований их новых домов простой акт создания организации, определяемой как «белостокская», ставил более серьезные идеологические вопросы: что значит быть белостокским евреем за пределами Белостока? Зачем нужна отдельная белостокская организация? Хотя все эти учреждения заявляли, что видят свою задачу в успешной адаптации своих членов в новом мире и одновременно в восстановлении воображаемого Белостока в этих новых домах, типы организаций, построенных белостокскими евреями, и разнообразные значения, которые они придавали термину «белостокцы», подчеркивают сложные переменные, привнесенные в процессе вступления восточноевропейских евреев на территорию нового мира с желанием их сохранить свою прежнюю идентичность.

Несмотря на то что каждая организация, о которой пойдет речь далее, заявляла о себе названием, в котором содержалось слово «Белостокский», все они функционировали по-разному – они не предлагали идентичные услуги и не представляли наследие Белостока одинаковым образом. Каждая такая организация была подвижной, органичной сущностью, реагирующей на меняющиеся потребности своих членов. В Нью-Йорке Белостокский центр доказывал свою «белостокскую идентичность», действуя как образцовое агентство социального обеспечения. В отличие от него, Bialystoker Farband в Буэнос-Айресе подчеркивал классовое видение наследия Белостока, сосредоточив внимание на политике в интересах рабочего класса, образовании и сохранении идишской культуры. В Палестине быть «белостокцем» означало собирать деньги у богатых белостокских евреев со всего мира на строительство новой еврейской родины. В Австралии идентичность «белостокца» предполагала участие в многочисленных социальных и благотворительных мероприятиях, спонсируемых тамошней белостокской иммигрантской общиной. Несмотря на различную направленность, каждое белостокское иммигрантское учреждение посредством требований к членству, риторики и конкретной деятельности формировало повседневную жизнь тысяч евреев, которые в них участвовали, помогая им сочетать переплетающиеся представления о себе как евреях, иммигрантах и членах новой самопровозглашенной диаспоры из Восточной Европы.

«Белосток на Восточном Бродвее»: воссоздание Белостока в Нью-Йорке, 1877–1939 годы

Еврейские иммигранты из Белостока, оказавшиеся в Нью-Йорке, проявляли острое желание создавать новые организации, которые отвечали бы как их экономическим, так и экзистенциальным потребностям, задолго до воодушевляющей речи Зона, произнесенной в 1919 году Большинство из тех, кто сошел с корабля на берег острова Эллис и вскоре оказался, как и тысячи других восточноевропейских евреев, на густонаселенной оконечности Манхэттена, широко известной сегодня как Нижний Ист-Сайд, были вовлечены в эти организации, обещавшие им помощь в адаптации к новой среде обитания. Нью-Йорк с его высокими зданиями и доходными домами, превышающими любое строение в Белостоке, ошеломлял многих, считавших, что они приехали из большого города. Огромная плотность населения, отсутствие лесов и травянистых полей в лабиринте улиц, составляющих их новый дом, делали проживание в Нью-Йорке весьма трудным для многих приезжих.[292] Белостокские евреи, давно слышавшие рассказы о «легких деньгах», которые можно заработать в швейной промышленности Нью-Йорка, были сильно встревожены ограниченными экономическими возможностями в Нижнем Ист-Сайде: там, как вспоминал Рухл Рифкин, многие рабочие трудились сверхурочно, «даже в шабес [субботу]», причем за низкую заработную плату, которой едва хватало на еду и жилье[293]. Как предупреждали Макса Погорельского родственники после его прибытия в 1916 году, Америка не была goldene medina («золотой землей»): система производства готовой одежды в Нью-Йорке – с небольшими цехами, потогонной системой труда, подрядчиками и сдельной работой – воспроизводила многие худшие элементы эксплуататорской системы лойнкетников Белостока[294].

Несмотря на первоначальное разочарование, евреи из Белостока использовали свои навыки и знание промышленного производства для достижения относительной экономической безопасности. В то время как многие восточноевропейские евреи-мигранты жаловались в своих мемуарах на длительные периоды безработицы, большинство евреев из Белостока сообщают, что нашли работу в течение нескольких недель, так было отчасти потому, что они прибыли в период, когда индустрия готовой женской одежды быстро расширялась и портновские навыки, как правило, были весьма востребованы[295]. Через два дня после того, как Б. Розен, портной из Белостока, прибыл в Нью-Йорк, его брат нашел для него работу, поскольку все еврейские подрядчики по пошиву одежды знали, что «хороший портной из Белостока станет отличным портным в Нью-Йорке»[296]. Евреи из Белостока понимали сложности и превратности производственной системы, существовавшей в швейной промышленности Нью-Йорка: как и в Белостоке, низкие барьеры для открытия предпринимательской деятельности и высоко конкурентная контрактная система Нью-Йорка побудили многих превращать свои дома в маленькие мастерские с небольшими капиталовложениями[297]. Макс Хавелин, приехавший в Нью-Йорк в 1904 году, опираясь на свой опыт работы в системе лойнкетников, пришел к выводу, что необходимо как можно скорее утвердиться в собственном бизнесе. В Белостоке он успел поработать контролером на текстильной фабрике, так что быстро понял: нужно открыть «собственный магазин, если хочешь добиться успеха»; он руководил таким предприятием до тех пор, пока не покинул Россию в 1903 году.

Оказавшись в Америке, он занял у друзей двадцать долларов, чтобы открыть магазин верхней одежды на Саффолк-стрит[298]. Макс Погорельский, ткач из Белостока, приехавший в Соединенные Штаты в 1916 году, рассказал своим нью-йоркским родственникам о желании работать ткачом в Америке. Их реакция была такой: «Ни в коем случае, Макс! Если ты это сделаешь, то останешься зейдене торбе [бедным рабочим]»[299]. Потрудившись некоторое время в швейной мастерской, он последовал совету родственников: они с женой открыли собственный небольшой магазин одежды[300]. Сочетая производственные навыки с предпринимательским рвением, многие иммигранты, такие как Хавелин и Погорельский, вложили силы в создание малого бизнеса, который, как они надеялись, обеспечит им экономическое благосостояние[301].

Пытаясь финансово утвердиться в Нью-Йорке, евреи Белостока обращались друг к другу за поддержкой, создавая широкую и разнообразную сеть из более чем тридцати девяти организаций[302]. Как показывает краткий обзор некоторых из этих организаций, ассоциации Белостока не только оказывали своим членам (и их семьям) базовую финансовую помощь во время болезни, безработицы или смерти, но также позволяли разнообразным слоям евреев, прибывших из Белостока, найти свои социальные ниши в Америке, независимо от их религиозных убеждений, пола, возраста