для женщин, на все просьбы помочь работать в нашем лагере они отвечали отказом. Они вырвали все электрические провода, выключатели, патроны и лампочки. Мне пришлось обратиться к руководству, чтобы все отремонтировать.

Мы, надзиратели, столкнулись с этими ужасными условиями, в которых приходилось выполнять свою работу. Я провела в Аушвице всего четыре недели, а уже семь надсмотрщиков попали в больницу с тифом. Мне почти некем было руководить, так как некоторые оставались в больнице по году. Нам не разрешали заходить в палаты в своих платьях и нижнем белье, так как они были полны блох и вшей из лагеря. Это было ужасно7.

Постепенно условия несколько улучшились. Мандель продолжала просить у Хёсса положить бетонные полы, на что тот приказал ей обратиться напрямую к начальнику строительства Бишоффу, потому что как женщине ей было проще добиться результата. Бишофф отказался. В конце концов Мария получила от Освальда Поля разрешение на установку штампованных глиняных полов в казармах и отметила, что «с ними было невозможно содержать все в чистоте и без вшей». Врачи часто менялись. «Приехал Менгеле и очень много сделал. Доктор Виртс помог с теплой водой, так что тиф и эпидемии сократились»8.

Глава 27

Appell. Перекличка была пыткой

Чтобы спасти друг другу жизнь, мы тащили за собой больных, умирающих и держали их на руках в течение этих нескончаемых часов оцепенелого, зверского страдания.

Жизелла Перл, врач из числа заключенных, лагерь Аушвиц-Биркенау1

Мало найдется рассказов о жизни в Биркенау, в которых бы не упоминались ежедневные переклички. Заключенный Александр Кинский позже заметил, что, когда Мандель входила в лагерь, начиналась суматошная перекличка, и Мандель всегда присутствовала на ней. Нацистская страсть к порядку превращала переклички в задачу первостепенной важности, и Мария знала, что одной из ее главных задач на посту главной надзирательницы будет их организация. Для надзирателей, а особенно для заключенных, это была обременительная и сложная задача. Переклички могли длиться по несколько часов, часто в ужасную погоду. Заключенные, одетые в неподходящую одежду и лишенные нормального питания, терпели как могли. Позже эти переклички превратились в отбор тех, кто будет жить, а кто умрет, разделяя заключенных на больных и здоровых. Чрезвычайные страдания во время перекличек стали рефреном, который будет часто повторяться во время суда над Марией за ее военные преступления2.

Мария заявила: «Когда я приняла в управление лагерь, то даже не могла определить точное количество заключенных. Чтобы обеспечить порядок, мне пришлось составить каталог заключенных. С этой целью и с согласия политотдела были организованы две воскресные переклички. Учитывая беспорядок, который я обнаружила, и отсутствие какой-либо организации, эти переклички были долгими, затягивались на весь день. Я утверждаю, что во время этих воскресных перекличек никто из заключенных не умер. Разве что некоторые заключенные падали от истощения»3.

Уцелевшие помнят, какой хаос творился во время тех ранних перекличек. Хелен Тихауэр, заключенная, которая находилась в женском лагере почти с самого его основания, вспоминала хаос административного процесса, в котором женщины-охранники с трудом продвигались в своем деле. Заключенные прятались, перебегали от одной группы к другой, а номера не совпадали, и весь процесс приходилось начинать сначала. Позже Мария говорила, что «дела с перекличкой заключенных обстояли ужасно»4.

В субботу, 6 февраля 1943 года, Мария инициировала и контролировала затяжную перекличку в женском лагере Биркенау, которая длилась на жутком морозе с трех утра до пяти вечера5. В результате погибло более двух тысяч заключенных6.

Рассказы об этом ужасном Appell (перекличке) ярко сохранились в памяти уцелевших. Герда Шнайдер вспоминает, что с наступлением дня всем заключенным было приказано выйти на улицу. Процедуры по уничтожению вшей на заключенных шли «по плану», и женщины в скудных одеждах стояли там весь день.

– Наконец во второй половине дня приказали маршировать обратно в лагерь, и многие женщины настолько окоченели и замерзли, что не могли пошевелиться. Этих людей отводили в сторону и умерщвляли газом. Это был самый ужасный Appell, который кто-либо мог вспомнить7.

Условия в лагере продолжили ухудшаться в течение следующих нескольких месяцев, пока, наконец, в сентябре 1943 года Мария не обратилась к Хёссу. «Я рассказала ему об ужасных условиях, и он отправился со мной в лагерь. Я верила, что он никогда не видел таких условий, и он пообещал помочь». По специальному приказу здоровых и больных заключенных разделили8. С этого момента учащались выборочные переклички, они становились все более продолжительными и интенсивными.

Чтобы сделать процесс более обременительным, добавлялись новые пункты. Нередко Мандель приказывала, чтобы заключенные поднимали руки над головой на протяжении всего времени9. Также регулярной практикой для новых заключенных в карантине были переклички в течение всего дня в Wiese («Луг») – на саркастически прозванном бесплодном и ледяном участке, который находился недалеко от конца блока 15. Там заключенные выковыривали друг у друга вшей, некоторые падали в обморок, некоторых избивали10.

Хелена Нивиньская вспоминала, что «во время подсчета ни один заключенный не смел даже шелохнуться, потому что каждое нарушение жестокой лагерной дисциплины могло закончиться трагедией. Мы были полностью запуганы»11. Анита Ласкер-Валль отметила, что, поскольку заключенные почти без исключения страдали от дизентерии, «говоря простым языком, многие из нас просто стояли там с дерьмом, стекающим по ногам, в полной агонии… Невозможно передать, насколько запредельными были наши страдания»12.

Позже, в 1943 году, после общей переклички, в ходе которой четыре тысячи женщин были отобраны в газовые камеры13, Мандель приказала кухне приготовить на четыре тысячи ужинов меньше на следующий день14. Эти переклички стали для нее обычным делом.

Глава 28

Обычная жизнь

Вот таким был лагерь Аушвиц; там можно было чувствовать себя вполне сносно, если не обращать внимания на все остальное.

Оскар Грёнинг1

Унтершарфюрер СС Оскар Грёнинг, находившийся в Аушвице в то же время, что и Мария Мандель, вспоминает, что жизнь в лагере была вполне «нормальной жизнью», которую он сравнивал с маленьким, хорошим, средненьким немецким городком2. «В Аушвице была одна сторона жизни и другая (в Lager [лагере]), и эти две стороны были более или менее разделены»3.

Жилые помещения и административные кабинеты для эсэсовцев были разделены и тщательно контролировались. Массивные кирпичные бараки были окружены цветущими клумбами и тщательно ухоженными газонами4.

В Stabsgebäude, где размещались Aufseherinnen (главные надзирательницы), женщинам-заключенным поручали ухаживать за персоналом. Нижние этажи занимали остальные надсмотрщицы, в том числе