Нет, этого не должно случиться. Я верю и чувствую, что тот, кто внутри меня, случился не просто так. Он нужен мне, как воздух… Я точно знаю и чувствую, что он нужен мне, а я ему.

Материнский инстинкт?

Внезапно, в голову врывается мысль, заставившая мое сердце подскочить к самому горлу. После той неудавшейся беременности врач прописала мне прогестерон в капсулах, которые я принимала достаточно продолжительное время. Я точно помню, что одна оранжевая коробка была у меня в шкафчике в ванной, а здесь, на даче…

Осторожно поднимаюсь на ноги и иду к комоду. Я частенько складываю лекарства в самый верхний ящик в дальний угол, чтобы их не было видно. Убеждаю себя, что если эта коробка здесь есть – значит это знак и мне нужно обязательно принять пилюлю. А если нет…

Стараюсь не думать об этом. Быстро перебираю коробки и…

– Да! – ахаю я, схватив оранжевую упаковку. – Они здесь!

Я даже помню дозировку: по одной капсуле утром и перед сном.

Выслушав меня внимательно, мама спрашивает:

– Ты можешь связаться со своим врачом, к которому в Тюмени ходишь?

– Да.

– Спроси у нее об этих капсулах. Когда папа приедет домой, мы с тобой съездим в Тюмень к ней на прием.

И почему я раньше не додумалась до этого?

* * *

Мне удается пережить эту ночь. И хотя у меня появилась уверенность, что всё с нами будет хорошо, я по-прежнему не поднимаюсь с постели, боясь нанести вред даже самым малейшим движением. К вечеру я спускаюсь на первый этаж, ложусь на диване в гостиной и читаю романы, а в перерывах раздумываю над тем, как сообщить радостную новость папе. Надеюсь, она действительно обрадует его.

– Я придумала, – заявляю маме, спустя несколько дней. – Куплю ему красивую бутылку какого-нибудь виски, закажу торт с огородом капусты и…скажу.

– Капусты? – смеется мама.

– Ну, да. Знаешь, там несколько капусточек наверху пусть сделают и аиста. Конечно, подобный ход больше подходит для отца ребенка, но в нашем случае это невозможно, поэтому вся прелесть события достанется будущему дедушке. Что думаешь?

– Я думаю, что он в обморок упадет, – смеется Ваня. – И, возможно, разозлится.

– Ваня!

– Он прав, мам. Я точно знаю, что папа будет зол.

– Не говорите ерунду! Хватит уже! У нас радость, а вы смуту какую-то нагоняете! Всё, слышать больше об этом ничего не хочу!

До самого приезда папы мы не говорим о его возможной негативной реакции на «радостное известие». Как и хотела, я купила большую бутылку виски, заказала небольшой, но очень яркий и забавный торт: капустная полянка, а в центре старенький дедушка таращится на (почему-то!) очень огромного аиста с конвертиком в клюве. Эти презенты мы прячем в прохладной кладовке, где у нас стоят мешки с картошкой и соки в упаковках. Не знаю, как мама с Ваней, но я с ужасом ожидаю наступления вечера, когда после ужина мой папа узнает, что скоро станет дедушкой.

Весь день от волнения у меня нет аппетита. Ем только мандарины, да и то по той простой причине, что они помогают мне пережить токсикоз. Кирилл сегодня не работает, а это значит, что общаемся мы урывками по два-три сообщения за день. Обычно мне сложно даются такие дни без него, но сегодня затишье между нами крайне необходимо.

За ужином папа рассказывает о готовности клиники, что он собирается открывать в Тюмени. Я его почти не слушаю, а только пытаюсь уловить настроение во взгляде и голосе. Ваня постоянно таращится на меня в фальшивом ужасе, вынуждая сердце в груди ещё больше колотиться от переживаний.

– Ну, что, будем пить чай? – спрашивает всех мама, давая мне понять, что пора.

– Угу.

Я поднимаюсь и кивком показываю ей следовать за мной к кладовке. К моему счастью у папы звонит телефон и, пока он разговаривает, мы с мамой тихонько перешептываемся:

– Я умираю, мама! Я не могу! Не могу! Я сейчас сдохну просто!

– Катя, успокойся! Ты зачем так накручиваешь себя? Всё будет хорошо!

– Не будет… Не будет ничего хорошего. Он меня из дома выгонит. Ой, ну и ладно, главное, чтобы это прошло как можно скорее.

– Катя!

– Мама! – шепотом кричу я. – Это конец. Это конец всему.

– Прекрати сейчас же! Бери торт и выходи! Мы рядом с тобой, ну!

Я чувствую, как у меня трясется подбородок. Волнение достигло таких масштабов, что я едва не роняю торт, потому что руки не просто дрожат – они как будто прыгают!

Мама берет бутылку виски, я несу торт, а Ваня… Он просто сидит напротив папы и с улыбкой наблюдает за происходящим. Когда папа заканчивает телефонный разговор, мы с мамой выходим из кладовки, а дальше… Дальше всё происходит, как в тумане.

Папа удивляется торту в моих руках и улыбается, с непониманием оглядывая нас с мамой. Он поднимается на ноги и опускает глаза на зеленую верхушку торта, потом снова оглядывает нас всех и вновь глядит на торт. Эти секунды, что он пытается разгадать незамысловатую загадку кажутся мне вечностью. Настроения на его лице сменяются слишком быстро и к тому моменту, когда он медленно поднимает на маму глаза, мое сердце обрушивается в самые пятки.

– Ты? – спрашивает он маму таким голосом, словно весь день бежал по труднопроходимому лесу и теперь держался из последних сил. – …У нас? Ты, да?

– Нет, милый, – улыбается мама. – Ты скоро станешь дедушкой.

Папа снова таращится на торт и как будто не понимает того, что только что услышал.

– Как? Кто? – вертит он головой. – Ваня? Ваня?!

– Господи, да при чем тут Ваня то?! – ахает мама. – Тебя что, больше не кому дедушкой сделать?

Ну всё. Прощай моя жизнь.

Папа медленно переводит глаза на меня, а потом за считанное мгновение его брови ползут на лоб.

– Как? – выдыхает он, глядя на меня с недоверием. – Как?

– Вот так, – с глупой улыбкой отвечаю я.

– Подождите… Подождите, я что-то не понял! – рухнул он обратно на стул. – А ну садитесь и рассказывайте. Это шутка? Вы сейчас пошутили?

– Никто не шутит, папа. Я правда беременна.

Ставлю торт на стол и сажусь рядом. Мне чертовски некомфортно сидеть на диване и глядеть на папу снизу вверх. Я сразу же ощущаю себя беспомощной и какой-то побитой.

– Ты пошутила? – снова спрашивает он меня.

– Какие могут быть шутки, папа?

Он часто моргает.

– …И сколько уже?

– Через две с половиной недели будет два месяца.

– Два месяца, – повторяет он шепотом. – А… Господи, только не говори мне, что это Дима.

– Это не Дима.

– А кто? – тут же спрашивает он.