Издатель саркофага ссылается на сочинения св. Иеронима, Амвросия и др., которые в разнообразных поэтических образах, картинах и строфах говорят о девических небесных ликах. Действительно, в том же порядке мыслей и представлении сочинены известные мозаики церкви Аполлинария Нового в Равенне, далеко к тому же не единичный в истории христианского искусства (в древности подобные были в алтаре Римской церкви св. Марии Великой, о чем см. ниже); таким образом, вполне возможно, что эти две группы представляют Божию Матерь со святыми женами в раю, в который приводят две святые девы умершую. Следовательно, мы получаем на этом саркофаге древнейшее изображение райского блаженства, с Божией Матерью во главе, которое затем, уже в порядке иных догматических представлений, вырабатывалось в византийском искусстве.

Объяснение любопытных сцен не остановилось, однако же, на этом кратком указании издателя саркофага. Римский ученый монсеньор де Вааль предложил[60] объяснить первую часть фриза текстом апокрифического рассказа Псевдо-Матфея (гл. 6) о том, как Дева Мария «поучалась» со старшими девами в Иерусалимском храме: Богородица является здесь не только во главе дев (с ней всех дев пять) храма и сидит на троне, но и поучает их. Очевидно, это исключительное положение, созданное по уподоблению Матери ее Сыну Учителю, должно было, в свою очередь, иметь в чем либо свое объяснение, и оно, действительно, его находит, как верно указал Д. В. Айналов[61], в предыдущей сцене. Мы имеем здесь историко-апокрифический цикл «сцен из жизни Божией Матери», соединенный в одно целое. В самом деле, одна (но не первая, а вторая) группа представляет нам древнейшее изображение «Благовещения у колодца», повторяемое рядом мелких памятников V–VI века[62], и фигура, стоящая рядом с черпающей воду Марией, есть бескрылый пока архангел «Благовещения»; голова на скале должна обозначать, по нашему мнению, «Силоамский источник» (см. ниже). Далее, по тексту VIII, 5 Псевдо-Матфея, мы видим историю того, как Мария и пять дев бросали жребий о выданных им шелке, гиацинте, виссоне, пурпуре и шерсти, и как Марии выпал по жребию именно пурпур (ad velum templi), и она, согласно этому удостоению, стала называться «царицей дев», сначала в шутку (in fatigationis sermone). Предмет в руках одной девы представляет два мотка пурпура, а вся сцена должна воплощать сложный рассказ о том, как шуточное наименование «царицей» было обращено явлением и словами ангела в пророчество (in prophetationem verissimam). Глава IX Псевдо-Матфея излагает два явления ангела при «Благовещении». Саркофаг должен относиться к V веку[63], а обилие в нем тем из жизни Божией Матери может объясняться назначением его для усопшей женщины.

III. Переходная эпоха первой половины V века. Эфесский собор 431 г. Мозаики церкви св. Марии Маджоре в Риме

Конец IV и первая половина V века сыграли в истории Греко-восточной церкви и искусства весьма решительную и важную роль. Успокоившаяся политически после крайних кризисов Византийская Империя впала в этом периоде в некоторый государственный маразм, и политический историк с унынием обозревает ряд бесцветных царствований. Затихли или перешли на Запад жестокие нападения варваров, и Византия успела оградиться от них стеной; кончились отдаленные походы, и ослабело крайнее напряжение экономических сил в культурных частях Империи, а самые страшные варвары, готфы, вступили на службу в имперские войска. Вместе с наступившим политическим затишьем и социальным успокоением наступило также общее успокоение умов, вызванное окончанием, хотя насильственным (378–395 гг.), борьбы двух духовных миров: языческого и христианского. Восторжествовавшее христианство занято отныне развитием духовной стороны своей веры и сближением ее с вековой античной культурой и просвещением.

Церковная община принимает живейшее участие в ходе церковных дел, в самом управлении церковью, способствуя клиру поставить во главу социального распорядка представителей церкви. Современная литература рождает высшие произведения церковного красноречия и толкования Священного Писания; жития святых обрабатываются в виде поучительных сказаний, любопытных и трогательных для культурного общества. Порабощенный греческой культурой Восток высвобождается из под западного влияния и выдвигает свои центры, но рядом с культурой здесь усиливается аскетическое христианство, избирающее своим идеалом жизненные лишения, вражду к миру и его благам, борьбу с языческим просвещением и культурой. Для всех стран Византийской Империи аскетизм является ныне духовной эмблемой христианского государства, успокоенного миром и наставшим благосостоянием, представляется отдаленным идеалом, облагораживающим культурную жизнь и ее социальные формы.

Гражданское общество с видимым интересом отыскивает самые разнообразные способы приложения христианства и к семье и к общественной жизни. Именно в эту эпоху и, главным образом, в пределах Греко-восточной церкви и, точнее, в центрах Византии (так как Рим отныне только подражает или следует ее бытовым формам) создаются общественные приюты, госпитали, убежища, странноприимные обители, диаконии и проч. и проч. Руководят этим общественным движением лучшие и самые высокие умы Империи и Восточной церкви, начиная с Иоанна Златоуста и членов императорского дома, а исполняют все дело общества и братства, управляемые знатными женщинами. Именно в это время упрочился на всем Востоке чин диаконисс, и знатным представительницам этого чина принадлежит в середине столетия известное руководство церковной жизнью восточной общины. Таковы были Пульхерия и Евдокия – две императрицы, из которых одна должна была быть рукоположена в диакониссы.

76. Изображение преподобной Мелании Римлянки в Ватиканском Менологии на 31-е декабря

Начиная с Нины – первой диакониссы Грузинской церкви – на всем греческом Востоке: в Грузии, Армении и Малой Азии, а затем и в Константинопольской епархии и зависящих от нее местах, и далее в Великой Греции, а также частью и на Западе, до Галлии и Англии включительно, в IV–VI веках в церковной жизни играют значительную роль церковные чины «вдов», «дев» и, в частности, особенно «диаконисс». Историки церкви Сократ и в особенности Созомен передают о знаменитых диакониссах IV и V столетий много любопытных для данного периода подробностей. Такова знаменитая Олимпиада, которую враги Иоанна Златоуста преследовали, как главную его опору и могущественное орудие для проведения его идей в народ; это была благотворительница на весь Восток, ей подчинялись патриархи, и приходили с ней в столкновение Византийские императоры.

Таковы были затем: Пентадия, вдова консула; Анастасия и Целерина, славившиеся в обществе своими богословскими познаниями; Макрина, сестра Григория Нисского, и Магна и Марфана, известные своей оживленной деятельностью. Блаженная Никарета Вифинская, благородного происхождения, славилась, как рассказывает Созомен (кн. 8, гл. 23), добродетелью своего жития; когда она лишилась, по людской несправедливости, своего богатства, она все же не оставила бедных, все делила со своими ближними