— Это еще что, — продолжала Ирина. — Я однажды сама видела, как одна дамочка от удара о воду потеряла… ну, в общем, деталь туалета.

— Сережку, наверное, — лениво предположил Глеб. — Или шапочку.

— Она же не головой вниз приводнялась, — резонно возразила Ирина.

— Да, действительно… Ну, тогда случай и впрямь печальный. Надо же, какая это опасная штука — парашюты!

Ирина перестала жмуриться и подозрительно посмотрела на него. Сиверов улыбался.

— Тебе все шуточки, — притворяясь, что сердится, сказала Ирина. — А это действительно опасно! Ты сам-то пробовал?

— Никогда, — спокойно солгал бывший офицер парашютно-десантных войск Глеб Сиверов. — Я высоты боюсь.

— Ты? Впервые слышу, что ты чего-то боишься.

— Ну, так ведь я еще и скромный. Не люблю, понимаешь, хвастаться.

— Это я знаю. — Ирина вздохнула. — Слушай, скромник, я есть хочу. Ты джинн или не джинн?

Пока они карабкались по камням, выбираясь с дальнего конца мыса, солнце как-то незаметно зашло, и сразу же, практически без перехода, на курортное местечко упала бархатная южная ночь. На набережной зажглись фонари, и в черной воде загорелись их подвижные, зыбкие отражения. Открытые террасы многочисленных ресторанчиков и кафе сияли в ночи, как наполненные драгоценностями хрустальные ларцы, отовсюду доносились обрывки музыки, разговоры и смех. Чуткое ухо Глеба то и дело ловило в брошенных мимоходом фразах напевный московский акцент. Что ж, в этом не было ничего удивительного: стоял самый разгар курортного сезона, и все, кто имел возможность покинуть задыхающуюся в едком торфяном дыму Москву, сделали это незамедлительно.

— Мчатся к морю электрички, просто благодать, — пробормотал Сиверов, с трудом проталкиваясь через густую толпу веселых, пестро и легкомысленно одетых людей ко входу в ближайший ресторан.

— Едут пухлые москвички в Гагры загорать, — подхватила Ирина.

Глеб грозно нахмурился.

— Это еще что такое?! — тоном рассерженного мавра спросил он. — Ты, женщина, знаешь такие песни? Позор на мои седины!

— Там лимоны, апельсины, сладкое вино, — дразнясь, пропела Ирина, — там усатые грузины ждут давным-давно!

— Да, — сказал Глеб. — В идее раздельного обучения все-таки что-то было.

— А кто виноват? — сказала Ирина. — Эмансипацию придумали мужчины. Просто взяли и от нечего делать высосали из пальца. Слушай, мне почему-то кажется, что у тебя плохое настроение.

— Не люблю толкучку, — сказал Глеб. — Человеки меня удручают, когда вокруг их слишком много.

— Мизантроп.

— Увы. Но, должен тебе заметить, у меня отличная компания. Эйнштейн, например, утверждал, что лучше всего работать смотрителем маяка.

— Эйнштейн, говоришь?

— Ага.

— Да, — подумав, с уважением сказала Ирина. — Твоя скромность действительно превыше всяческих похвал. Эйнштейн, Сиверов и… Кто там еще в вашей компании? Потапчук?

— Тс-с-с, — приложив палец к губам? прошипел Глеб. — Не поминай черта, да еще на ночь глядя.

Ирина молча кивнула: она была согласна, что поминать генерала Потапчука лишний раз не стоит. Она до сих пор не могла поверить свалившемуся на нее счастью — десять дней на побережье наедине с любимым человеком, вдали от мрачных тайн, которые составляли суть его работы, без недомолвок, неожиданных исчезновений, постоянной сосущей тревоги… Десять дней счастья, купленного ценой крови. Да, именно ценой крови. Ирина не сомневалась, что, если бы не рана в боку, у генерала Потапчука непременно нашлось бы для Глеба какое-нибудь срочное, неотложное дело.

Она печально улыбнулась собственным мыслям, вспомнив наивную попытку Глеба скрыть от нее свое очередное ранение. Она заподозрила неладное сразу же, как только увидела его на пороге, а уж когда он, невзирая на дьявольскую духоту, попытался улечься спать в пижаме, все стало ясно. Ей тогда многое захотелось сказать, но Сиверов, этот хитрец, заметив, как сузились у нее глаза, сразу пошел с козырного туза, выложив на стол два билета до Сочи. Крыть было нечем, и она промолчала, решив отложить неприятный разговор до подходящего случая. Впрочем, уже тогда она отлично понимала, что такого случая, скорее всего, просто не будет: уж Глеб позаботится о том, чтобы у нее не возникло желания испортить и без того короткий отдых глупой ссорой. Да и смысла ссориться не было никакого: Сиверова все равно не переделаешь. Слишком долго его били тяжелым молотом, бросали в огонь и снова били, выковывая из него идеальное оружие, чтобы теперь можно было уговорить его превратиться в бюргера, проводящего дни в какой-нибудь конторе, а вечера — с газетой в руках перед телевизором. Да и зависит это, в конечном итоге, совсем не от него и даже не от его приятеля-генерала. Пока существует нужда в стрелках, настоящие мужчины охотнее будут браться за оружие, чем за что-то другое…

Они поднялись на открытую террасу и уселись за освободившийся столик. Плутоватого вида официант, говоривший с утрированным грузинским акцентом, зажег на столике свечу в бокале, принял заказ, взмахнул не первой свежести салфеткой и исчез в направлении кухни. Табачный дым голубыми слоями плавал под полосатым тентом, красиво подсвеченный разноцветными фонарями. Глеб тоже закурил, наслаждаясь покоем. Наверное, это хорошая идея: бросить все и на полторы недели уехать к морю, где тебя никто не знает, никто в тебе не нуждается и, главное, не жаждет твоей крови. Несмотря на утверждения Потапчука, который уверял, что екатеринбургская история закрыта, Глеб ощущал себя не очень уютно: где-то остались люди, которые знали о его существовании и дорого бы дали за его голову…

Принесли вино. Живой оркестрик — не ансамбль, не группа и не академический струнный квартет, а именно оркестрик, прямо как в послевоенном доме отдыха, — наигрывал легкую музыку. Официант наполнил бокалы, дождался одобрительного кивка Глеба и снова исчез. К ним подошел какой-то мужчина. Глеб слегка напрягся, но тот всего лишь хотел пригласить Ирину на танец. Ирина вежливо отказалась, сославшись на то, что хотела бы сначала перекусить. Глебу немедленно вспомнился старый анекдот, описывающий весьма схожую ситуацию, и он не удержался от улыбки. Увидев смеющиеся глаза Ирины, он понял, что она думает о том же, мысленно повторяя эффектную концовку: «А ты, лахудра, молчи, когда джигиты разговаривают!» Собственно, не вспомнить этот анекдот было просто невозможно, поскольку галантный кавалер, все еще медливший уходить от их столика, разговаривал с ярко выраженным кавказским акцентом.

Этот тип все еще стоял возле стола, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Глебу это в конце концов надоело, он поднял голову и в упор посмотрел на навязчивого сына гор.

— Что-нибудь не так? — спросил Глеб, на всякий случай мысленно прикидывая, как бы половчее сбить этого джигита с ног, не вставая с места и так? чтобы, упаси бог, не потревожить свои несчастные травмированные ребра.