музыкальность стиха несет в себе жизнеутверждающее начало. Гармония звуков преображает смысл.

Стихотворение печатается в альманахе «Северные цветы на 1830 год» (вышел в декабре 1829 года). Оно становится известным митрополиту Филарету — благодаря Елизавете Хитрово. Эта немолодая дама (между прочим, дочь полководца Кутузова) с недавних пор приятельница Пушкина. Он к ней относится не без иронии, но преданность ее ценит. Хитрово взяла на себя роль посредницы между поэтом и священнослужителем, пылая, по словам Вяземского, «к одному христианскою, а к другому языческою любовью».

Митрополит воспринимает пушкинские стихи как кощунственное сомнение в высшей силе и отвечает на них поучением, облеченным в довольно кустарные стихи. Ответ этот выглядит с сегодняшней точки зрения довольно комично, поскольку в нем слишком много пушкинских слов, а от самого Филарета там главным образом речевые неуклюжести:

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога мне дана,

Не без правды Им же тайно

На печаль осуждена…

Пушкин продолжит полемику новым стихотворением — «В часы забав иль праздной скуки…», которое опубликует 25 февраля 1830 года в «Литературной газете» (она недавно основана Дельвигом, Пушкин во время отъезда друга редактирует несколько номеров совместно с Орестом Сомовым). Не митрополиту отвечает он, а тому, кто гораздо выше. Тому, кто дарует человеку сомневающемуся и мучающемуся нечаянную радость, просветление, благодать:

И ныне с высоты духовной

Мне руку простираешь ты,

И силой кроткой и любовной

Смиряешь буйные мечты.

Твоим огнем душа палима,

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе серафима

В священном ужасе поэт.

«Дар напрасный, дар случайный…» и «В часы забав иль праздной скуки…» — своеобразная дилогия, части которой фиксируют два настроения, чередующиеся в жизни человека. Это и две фазы духовной жизни художника — от сомнения к истине, от отчаяния к надежде. «Арфа серафима», перекликающаяся с «шестикрылым серафимом» из «Пророка», — метафора высшего предназначения искусства. Эти стихи могут быть поняты и приняты самыми разными людьми — и верующими, и неверующими, и пребывающими в зыбком пространстве между верой и неверием.

«Дар» — так назовет Владимир Набоков свой роман, законченный в 1937 году и адресованный читателю, который мгновенно услышит в самом заглавии пушкинскую ноту и вспомнит стихотворение 1828 года. Роман светлый, утверждающий ценность жизни как таковой и неминуемость счастья для того, кто наделен еще и поэтическим даром.

XLIV

«Говорят, что несчастье хорошая школа: может быть. Но счастие есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному, какова твоя, мой друг; какова и моя, как тебе известно», — пишет Пушкин Павлу Нащокину в конце марта 1834 года, вскоре после женитьбы друга. Сказывается личный трехлетний опыт. За «лучший университет» ему пришлось изрядно побороться.

На тридцатом году жизни его стремление к гармоничной семейной жизни наконец совпадает со страстным увлечением. 6 декабря 1828 года он приезжает в Москву и останавливается в гостинице «Север» в Глинищевском переулке. В том же месяце на общественном балу у танцмейстера Иогеля он знакомится с шестнадцатилетней Натальей Гончаровой. Девушка исключительно красива, ее манеры исполнены внутреннего достоинства. Ничего вульгарного.

Пушкину сразу становится ясно, что завоевать любовь «самой романтичной красавицы нашего поколения» (как назовет ее потом друг Вяземский) будет нелегко. Мать девушки Наталья Ивановна — дама властная и капризная, отец Николай Афанасьевич некогда был человеком добропорядочным и образованным, но вот уже 15 лет как пребывает в клиническом безумии. Семья большая и отнюдь не благополучная. Но для Пушкина истинное счастье — это сбывшееся желание, осуществленное намерение. Он не отступит.

Желание обрести семейный покой парадоксальным образом сочетается в его настроении с «охотой к перемене мест» — свойство, которым он в восьмой главе наделит Онегина. В марте он выписывает подорожную в Тифлис, о чем агент Третьего отделения незамедлительно информирует управляющего фон Фока.

Остановившись в Москве, Пушкин почти каждый день бывает у Ушаковых. Услышав, что Екатерина помолвлена с князем Долгоруковым, восклицает: «С чем же я-то остался?» — «С оленьими рогами», — в тон отвечает ему Елизавета, намекая на Анну Оленину. Но это теперь уже только шутки.

В это время становится известно о гибели русского посольства в Тегеране. В доме почтового директора Булгакова его юная дочь Катя поет романсы на стихи Пушкина, а потом говорит поэту, чтобы он не ездил на Кавказ и в те края, где убили Грибоедова. «Будьте покойны, сударыня, неужели в одном году убьют двух Александров Сергеевичев! Будет и одного», — отвечает Пушкин.

В Петербурге тем временем выходят поэма «Полтава» и второе издание первой главы «Онегина». Реализацией переиздания занимается книгопродавец Смирдин, уже выпустивший вторыми изданиями «Бахчисарайский фонтан», «Кавказского пленника», «Руслана и Людмилу».

Пушкин подумывает об издании трехтомника, советуется на этот счет с Плетневым. Решено, что лучше будет новое четырехтомное издание только лирических стихотворений. Теперь забота о гонорарах становится еще насущнее.

В середине апреля Пушкин встречает в Благородном собрании Наталью Гончарову и беседует с ней. После чего поручает Федору Толстому (бывшему врагу, в какой-то степени прототипу Зарецкого в «Онегине», а ныне приятелю) отправиться к матери девушки — Наталье Ивановне с целью сватовства. Та дает ответ невнятный, неопределенный. Пушкин адресует Наталье Ивановне весьма учтивое письмо, сообщая в конце: «Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа, обязанного Вам жизнью».

Перед отъездом Пушкин успевает встретиться со знаменитым поэтом-партизаном Денисом Давыдовым, о чем тот потом вспомнит с гордостью и напишет Вяземскому: «Пушкин хвалил стихи мои, сказал, что в молодости своей от стихов моих стал писать свои круче и приноравливаться к оборотам моим». «Круче» — примечательное словцо.

С московского почтамта на Мясницкой улице Пушкин отправляется 1 мая в южном направлении. Проезжает Калугу, в Орле встречается с легендарным генералом Ермоловым, пребывающим в опале. Между ними происходит сердечный разговор.

Воронежские степи. Зеленая равнина.

В Новочеркасске у поэта обнаруживаются поклонники — дьяки канцелярии донского атамана. А в книжной лавке он, не представляясь, спрашивает, есть ли книги Пушкина. Купец заламывает цену в четыре или пять раз выше обычной. «Очень уж приятная книжка», — говорит.

По пути Пушкину встречается калмыцкая кибитка. Он, затевая разговор с девушкой, пробует калмыцкого чая с бараньим жиром и солью. Этот эпизод найдет отражение и прозаическое, и стихотворное («Прощай, любезная калмычка…»).

Пушкин начинает вести путевые записки, которые потом превратятся в «Путешествие в Арзрум». Ждет оказии в Екатеринодаре, останавливается во Владикавказе. В дороге встречает свое тридцатилетие. Меж тем в Петербурге выходит первая часть «Стихотворений Александра Пушкина» и продается по цене десять рублей за экземпляр. Автор встретится со своей новой книгой только осенью.

Почти две недели Пушкин проводит в Тифлисе. Военный губернатор Стрекалов организует за ним тайный надзор. Приглашает к себе на обед. «И за столом у них гостям носили блюда по чинам», — шутил Пушкин во второй главе «Онегина» насчет патриархальных обычаев Лариных. А тут он сам оказывается жертвой лакейского чинопочитания. «…По несчастию, у него разносили кушанья по чинам, а за столом сидели английские офицеры в генеральских эполетах. Слуги так усердно меня обносили, что я встал из-за стола голодный. Черт побери тифлисского гастронома!» — читаем в «Путешествии в Арзрум».

Но бывают и совсем другие приемы. Пушкина то и дело зовут на частные завтраки, обеды и ужины, а однажды ему устраивают персональный праздник «в европейско-восточном вкусе». Более тридцати гостей. Музыканты и танцовщики разных азиатских народов. Виноградный сад, освещенный фонарями и восковыми свечами. В центре сада — вензель с именем виновника торжества.

На поэта