— Коля, ты имеешь какое-нибудь отношение к сценарию или просто поставил свою фамилию на титуле? — спросила она.

— А ты думаешь, даже это не стоило мне каких-то усилий? — засмеялся он. В общем-то ты права. Но кое-что я там подправил. Снимать-то все равно мне. А что ты имеешь в виду? — настороженно добавил режиссер.

— Твой соавтор… Кто он? Сценарий очень странный, будто написан… мертвой рукой. У меня какие-то нехорошие предчувствия.

— Глупости. Типичные женские страхи, вызванные задержкой цикла.

— Хам. Как с тобой люди работают?

— Я завтра же тебя с ним познакомлю, с Колычевым.

— Если он такой же хам, как ты, — лучше не надо.

— Алеша — милый, симпатичный юноша, из интеллигентной семьи. Лет двадцать пять, постоянно извиняется, даже если ему наступить на ногу. Смотри не влюбись. Ты у нас красавица восточная, пылкая. Предпочитаешь лысым блондинов.

— Не ерничай, Коля. Лучше ответь: хочешь, чтобы я сыграла в фильме Селену?

— Угадала. Эта роль для тебя. И по фактуре, и по внутреннему содержанию.

— Ты считаешь, что я способна совершить тот же поступок, что и она?

— Никто из нас не знает, на что он способен, пока не окажется в безвыходной ситуации, — изрек Клеточкин и повесил трубку.

Карина задумалась, неподвижно сидя в кресле и положив на колени руки. Потом рассеянно взглянула на вошедшую в комнату дочь.

— А где папа? — спросила Галя, устраиваясь рядом и заглядывая ей снизу в глаза. — Что-то его давно нет.

— Может быть, он нашел себе другую семью? — улыбнулась Карина. — Проживем мы с тобой одни, как считаешь?

— Нет, не проживем.

— Никто не знает, на что мы способны, пока не попробуем, — перефразируя Николая, произнесла Карина. — Ты что-то хотела мне сказать?

— Да. Только между нами, — ответила дочь. — Честно. Папа и ты — это понятно. Но ты ведь и до него наверняка влюблялась в кого-то, он же не сразу появился. Как у тебя это начиналось? В первый раз. Кого ты любила?

— Странные вопросы, дорогуша. У каждой женщины должна быть тайна. За мной многие ухаживали. А что ты вообще имеешь в виду?

— Кто у тебя был первым мужчиной?

— Вот оно даже что! — Карина растерялась. Она не ожидала от дочери такого любопытства. Видно, та действительно повзрослела. Впрочем, что ж удивительного? Вопросы пола встают перед человеком рано.

— И сколько тебе тогда было лет? — добавила Галя.

Как тут ответить? Правду? Солгать? Что принесет пользу, а что — вред? Сказать, что ей тогда было чуть меньше, чем сейчас Гале? Как она это воспримет? Или что хранила целомудрие до встречи с мужем? Не поверит. Они, нынешние дети, все знают, даже больше, чем мы. Тот мальчик был ее ровесником, и они просто играли, играли и заигрались, оставшись одни. Все вышло из-за какого-то детского любопытства, желания подражать взрослым, собезьянничать. Но она не стала ни распутной девчонкой, ни психованной дурой. Было — и прошло, как запомнившийся урок. Наоборот, относилась с тех пор к мужчинам осторожно, выборочно, а до замужества с Владиславом и было-то всего шесть любовников (включая тот первый «опыт»), И за все двенадцать лет жизни с мужем ни разу ему не изменяла…

Из трудной ситуации Карину вывел звонок.

— Папа пришел, беги, открывай! — с облегчением выдохнула она.

Пернатый поднял руку, сердито цыкнул и замер, прислушиваясь. Затихли и его приятели, тревожно переглядываясь.

— Ты чего? — шепотом спросил Татарин, щуря и без того узкие глазки.

Гусь застыл со стаканом в руке. Арлекин и Додик, уже нанюхавшись «резины», бессмысленно улыбались. Девчонки испуганно жались друг к другу. Где-то неподалеку хрустнула ветка. Потом еще одна.

— Медведь, — хихикнул Гусь, поднося стакан к губам. Но выпить не успел. Вылетевший из темноты камень угодил ему прямиком в лицо. Кровь и крик слились воедино. Завизжали и девки, а камни в беседку посыпались со всех сторон. Пернатый сразу же бросился на пол, отполз к боковому стояку, поджав ноги и закрыв голову руками. Нападение произошло столь неожиданно и стремительно, что поначалу никто и не помышлял сопротивляться. Да это было бы пустым делом. Все «живчики» настолько растерялись, что, позабыв о «взрослом» гоноре, орали и метались по беседке, как дети, кем и были в действительности. Блаженствовавшие всего минуту назад Арлекин с Додиком, потеряв реакцию, приняли на себя основную груду камней. Рыжая девчонка, упав на колени, держалась за голову, а кровь из разбитого лица сочилась сквозь пальцы. Один Пернатый, затаившись в углу, молча выжидал. В беседку ворвались пять обезьян, размахивающих палками… Вернее, обезьяньими были только каучуковые маски. Яркая полная луна исправно освещала побоище. Нападавшие работали быстро, сноровисто, набрасываясь сразу по двое-трое на одну жертву и щедро нанося короткие удары по чему попало. В отличие от «живчиков», «обезьяны» не кричали, и это вносило еще больший страх и сумятицу, словно из леса выскочили не подростки, а всамделишные животные, не умеющие говорить.

Пернатый улучил момент, резко, как распрямившаяся пружина, вскочил на ноги и перемахнул через загородку.

— Стой! Лови его! Пернатый удирает! — закричала одна из «обезьян» голосом Геры.

Он бросился за главарем «живчиков». Но тот, петляя между деревьями, набрал такую скорость, что погоня быстро закончилась.

— Пустой номер, — махнул рукой Герасим, сдирая с лица маску. — Его теперь и на мотоцикле не догонишь. Так и будет шпарить до окружной дороги.

Они вернулись назад, а в беседке было уже все кончено. Поверженные, стонущие «живчики» сбились в одну кучу возле опорного столба. Возле них, как часовые, стояли «обезьяны» с палками.

— Скидывайте с себя все, до последней нитки, — приказал пленным Гера. И угрожающе поднял палку:

— Считаю до трех.

Те стали поспешно разоблачаться. Когда они остались нагишом, поеживаясь от холода, Гера показал на кучу тряпья:

— Дылда, облей это собственной мочой — она у тебя на девяносто процентов из керосина — и подожги.

— Зачем? Я бензинчик припас! — вставил Жмох.

— А что с ними будем делать?

— Ничего. Пойдут домой голыми. Жаль, Пернатый утек.

— За них выкуп полагается. Надо девок отодрать, что ли? — заспорил Кича. Вон та, чернявая, — моя.

— Делайте что хотите, — согласился Гера. — Только поскорее, времени в обрез.

— А потом мы их в говне вымажем. Тут рядом помойка классная, кучи этого добра, — засмеялся Кент.

Пока горел костер, а «обезьяны» развлекались, Гера ткнул палкой Татарина и спросил:

— Кто пробил Свете голову? Ты?

— Нет! — испуганно сжался тот. — Пернатый.

— Так я и знал. Ладно, он мне еще попадется в руки.