через Тэдонган или концерт во Дворце пионеров, надо было стоять в очереди. Однако в тех очередях обязательно были нарушители. Молодые солдаты пролезали вперед за десять лет жизни, что они проводят на службе в армии, члены партии — из-за чувства собственной привилегированности, а кто-то просто по знакомству. Поэтому чем длиннее становилась очередь, тем больше росло напряжение в толпе. Люди становились раздражительными и были готовы взорваться по малейшему поводу. Это была не единственная проблема с очередями. Иногда очередь могли вдруг распустить безо всякого предупреждения. Людям говорили, что товар закончился или что возникли непредвиденные обстоятельства, и многочасовая очередь тут же прерывалась и рассеивалась.

Теперь он уже не был тем наивным простаком, на которого «Лотте Уорлд» произвел впечатление рая на земле. Но все же иногда, проезжая эту станцию метро, он вспоминал тот первый восторг и на секунду будто терял равновесие от легкого головокружения. Он помнил, как в тот день в его голове промелькнула страшная мысль, которую он тут же погнал прочь. А что, если социалистический рай — это ложь, а здесь — действительно райский край? В ужасе от самого себя, он кинулся к водной горке, на которую почти не было очереди, и бездумно сплавился вниз, болтаясь из стороны в сторону по темному туннелю в дурацкой резиновой лодке.

Киен прошел вдоль музыкальных магазинов на втором этаже. В одном из них продавец с длинными волосами, убранными в хвост, играл на электрогитаре что-то из Гэри Мура, а рядом с ним стоял прыщавый подросток и с вожделением смотрел на инструмент. Киен остановился перед магазином с губными гармониками и стал внимательно разглядывать две звуковые пластины внутри тремоло-гармоники. Длинные-предлинные коридоры, куда не проникал дневной свет. Хотя нет, проникал, но еле-еле, лишь через входы на противоположных концах. Ряды дверей по обе стороны коридоров. За каждой дверью — тесная квартирка на одну семью. Киен родился и вырос в одном из таких многоквартирных домов. Люди называли их «гармониками». Если посмотреть на них сверху в разрезе, то они действительно будут напоминать медные пластины губной гармоники. О личном пространстве не могло быть и речи. Стены были тонкими, а если открыть входную дверь, ты практически оказывался на пороге квартиры напротив. В коридоре висело всего несколько тусклых лампочек, поэтому там всегда была полутьма, и в тех уголках, куда никогда не попадали лучи солнца, стоял запах плесени. Квартира семьи Киена была ближе к центру гармоники. Окна выходили на запад, и по вечерам предзакатное солнце подолгу светило в комнаты. Иногда ветер врывался в коридор с одного конца и со свистом вылетал из другого, так что дом действительно завывал, словно гармоника. Когда ветер, проносясь сквозь узкий проход, нарывался на открытые двери или другие предметы, поток воздуха опрокидывался через преграду и звук становился выше. А иногда ветер с силой захлопывал открытые двери и с низким гулом несся в другой конец коридора, откуда лился слабый свет. Пение гармоники прекращалось только тогда, когда кто-нибудь из жильцов дальних квартир выходил в коридор и закрывал окно.

Отец Киена любил рыбалку и часто брал сына с собой на Тэдонган. Они вдвоем молча сидели на берегу с удочками, после чего, забросив улов в ведро, шли пешком до дома. Отец был инженером и занимался строительством плотин. Он проектировал дамбы на реках Амноккан и Имчжинган и считался лучшим в своем деле. В стране, где остро стояла проблема энергии, гидроэлектростанции играли незаменимую роль. Из-за угрозы воздушных атак со стороны США расположение дамб и гидроэлектростанций держалось в строжайшем секрете. Поэтому отец Киена был под постоянным наблюдением. Даже когда он ненадолго ездил учиться в Москву в начале семидесятых, у него почти не было свободы действий, и ему приходилось докладывать о каждом своем шаге в ежедневных отчетах департаменту безопасности. Однако позже, когда Киен прибыл на Юг, он понял, что все эти предосторожности были бессмысленными. Американцы были прекрасно осведомлены обо всем, что происходило в КНДР. Да и высшее руководство Севера не могло не знать, что Штаты владеют всей информацией. Постоянный контроль и слежка были не столько мерами защиты от врага, сколько данью традициям бюрократии. Там все что угодно могло попасть под гриф секретности. Даже данные о качестве воды в реке считались секретными. Без каких-либо очистных приспособлений промышленные и бытовые сточные воды со всеми содержащимися в них тяжелыми металлами попадали прямо в реки. Однако любые слова, которые бы разрушали миф о социалистическом рае, были под запретом. Даже то, что само по себе запретным не было, в зависимости от того, кто и как это сказал, могло быть расценено иначе, и человека тут же могли назвать «шпионом американского империализма».

— Тебе не холодно? Дать грелку для рук?

— Спасибо, не надо.

Отец вынул крючок из пасти карася и бросил рыбу в ведро. Ее брюхо было вздуто от икры.

— Посмотри, как она трепыхается без воды.

— Да ведь любая рыба будет трепыхаться, если ее из воды вытащить.

Отец снова забросил удочку в реку. Карась отчаянно бился на дне ведра.

— Конечно. Рыбы без воды начинают раздувать жабры и биться всем телом, пока не сдохнут. Знаешь, когда строят дамбы, бывает вот как. Сначала ставят балки и сливают всю воду через тоннель, чтобы потом можно было залить цемент.

Рыбы, которые не успевают выбраться, остаются подыхать на дне. Товарищи, которые работают на стройке, радуются, подбирают тушки и варят суп. Но рыбы так много, что всю не съешь. Она, конечно, гниет. Гниет и воняет. Вонь стоит тошнотворная. Так вот что я хотел сказать, сынок. Не будь рыбой, будь лягушкой. Лягушки в воде плавают, а попадут на сушу — скачут. Ты меня понял?

Киен попал в число новобранцев оперативной группы Военно-политического института Ким Ченира, которую называли группой связи № 130, и это была его последняя рыбалка с отцом накануне отъезда. Отец, вероятно, предчувствовал, какая судьба ждала его сына. Его наставление о рыбах и лягушках оказалось отчасти пророческим. Киен лучше кого-либо другого приспособился к суетливому южнокорейскому обществу. Он сумел самостоятельно выжить даже после того, как Ли Санхек был устранен в ходе партийной чистки.

Держа в руках ведро с рыбой, Киен молча шел рядом с отцом по коридору дома-гармоники. Солнце только что зашло, и внутри было особенно темно. Из квартир доносились запахи еды и в коридоре перемешивались между собой. Где-то готовили суп из соевой пасты, а где-то варили овощи. Мачеха Киена давно поджидала их и с порога приняла ведро. На