Путь к нему лежал через глухой лес. Дорога, по которой мы ехали, была прямой, как стрела; мне казалось, что конца ей не будет. Первым нас встретил хвойный лес, к нему постепенно начал подмешиваться лиственный, чтобы потом перейти в дубраву, а ее, в свою очередь, сменили лиственницы. Однако у замка лиственный лес победил окончательно, господство хвойных оставалось только с северной стороны.

Внезапно нашему взору предстали речка и перекинутый через нее мост. А по другую сторону, на горе, во всем своем величии возвышался замок. От такого вида могла закружиться голова: замок был по-своему впечатляющ. Но вместе с тем – явно избыточен, громоздок и тяжеловесен. Такое множество стен, такая массивность и основательность совершенно меня уничтожили. Но Каролина была в восторге.

День, когда мы приехали в замок, выдался очень ветреный. Нас поразил странный звон, который словно предвещал несчастье и походил на погребальный; мы даже подумали, что попали на похороны. Но оказалось, что звон доносится из «башен-близнецов», двух необычайно узких башен, напоминающих колокольни. Только вместо колоколов под общей крышей висел большой блестящий металлический шар, а вокруг него – колокольные языки и металлические жерди, которые под воздействием ветра ударялись о шар и производили эти грустные звуки.

Глаза Каролины заблестели, но мне стало не по себе. Под приветствие этого заунывного звона мы проехали каменный мост и, описав небольшую дугу вдоль берега, въехали на территорию замка.

Нас встретил управляющий – Аксель Торсон, тот самый, который поместил объявление в газете и написал Каролине ответ. Он поджидал нашу коляску, стоя на лестнице, а затем спустился нам навстречу.

Сначала он пожал руку мне, затем Каролине.

Добро пожаловать, Берта! Добро пожаловать, Карл!

Он произнес это без тени улыбки, но я сразу прониклась к нему симпатией. Он был спокоен, и его серые серьезные глаза глядели на меня испытующе, будто пронизывая насквозь. Но во взгляде Торсона я не чувствовала недоверия, скорее – уважение к себе.

Я заметила, что он украдкой наблюдает за Каролиной, и мне казалось: сейчас он нас разоблачит! – но ничего подобного не случилось. Если он и разгадал Каролину, то решил оставить это при себе.

Есть люди, которые словно не меняются на протяжении всей жизни, Аксель Торсон был как раз из таких. В то время ему было около пятидесяти, но казалось, что так он выглядел всегда. На всем его облике словно лежала печать постоянства.

Он начал с того, что показал нам окрестности.

Мы обошли вокруг дома.

Обитатели замка и вправду жили как в крепости. Неширокая дорога, по которой мы приехали, была единственной нитью, связующей замок с большим миром. Река, как оказалось, делая изгиб, текла вдоль подножья горы, и получалось, что замок стоит на мысу, который с трех сторон окружен водою. На севере, почти что у самых замковых стен начинался лес – темный и страшный, так что никто не отваживался в него заходить. Зато с южной стороны был разбит розарий – много моложе замка, – а на склоне, спускавшемся к реке, – парк из лиственных деревьев.

После прогулки по окрестностям Торсон повел нас в дом. Мне казалось, будто я иду по залам музея, и меня даже охватил страх, однако Каролина не переставала восхищаться: ее манила к себе каждая мелочь, все возбуждало ее воображение.

Интерьеры замка были отмечены серьезностью и основательностью. Несомненно, он производил впечатление, но я находила его слишком помпезным. Просторные залы и темные комнаты. Дубовые панели с искусной инкрустацией изречений, причем буквы были такой вычурной формы, что казалось, будто по стене расползлись странные черные насекомые. Полы из серого камня и мрамора, твердые и холодные. Тяжелые двери, окованные железом. Маленькие окна, утопленные в глубоких нишах. Переходы, сводчатые потолки, крутые каменные ступеньки, узкие винтовые лестницы.

Темно. Тяжеловесно. Загадочно. Негостеприимно.

Но Каролина была счастлива. Вид у нее был такой, будто она, наконец, очутилась дома. Чуть поразмыслив, я решила, что не так уж это и удивительно.

Замок отвечал ее любви к театральности. Переходя из комнаты в комнату, она словно перемещалась со сцены на сцену. Все двери с трех сторон – сверху и сбоку – были обрамлены тяжелыми драпировками – когда кто-то входил, мне казалось, что поднялся занавес и сейчас начнется спектакль, а когда выходил, я невольно продолжала смотреть на опустевший дверной проем, ожидая, что сейчас занавес опустится.

– Я словно родилась заново, – прошептала Каролина. – Ты веришь в переселение душ?

На это я ответить не могла.

– Я никогда отсюда не уеду! – сказала Каролина. Эти слова я услышу от нее еще тысячу раз. Со временем они превратятся в подобие заклинания.

Владельцы замка принадлежали к роду Фальк аф Стеншерна.

Девиз рода был высечен над парадным входом:

ASTRA REGUNT ORBEM. DIRIGIT ASTRA DEUS,

что означало: «Звезды правят миром. Но над звездами – Бог».

Когда обход был завершен, Аксель Торсон препоручил нас своей супруге Вере – экономке, которая вела все замковое хозяйство. Она была по меньшей мере десятью годами младше мужа и отличалась молчаливостью и осторожностью.

Я заметила, что Вера не знает, как с нами держаться. Ведь мы были приглашены в качестве компаньонов для господских детей и потому занимали промежуточное положение, выделяясь из общего штата прислуги. Отсюда и проистекала ее неуверенность.

К примеру, она не решалась, как это делал ее муж, обращаться к нам просто «Берта» и «Карл», но всегда говорила «господин Карл» и «фрекен Берта». На нее не действовали ни возражения, ни уверения в том, что одного имени достаточно; потребовалось много времени, чтобы Вера оставила свое упорство и привыкла обращаться к нам без титулов.

Такие же сомнения у Веры были связаны с тем, как правильнее нам обращаться к ней, и в конце концов Аксель разрешил нам называть их просто Аксель и Вера.

Я сразу обратила внимание на ее молчаливость, но уже вскоре поняла, что дело тут не в характере.

Аксель был задумчив от природы и действительно предпочитал разговору молчание.

Вера, напротив, охотно бы поделилась своим мнением по тому или иному поводу, но ей этого не позволяло положение. Именно положение вынуждало ее быть сдержанной. Со временем мне стало очевидно, что Вера постоянно пребывает в напряжении: она боится сболтнуть лишнее, так как знает за собой эту слабость. Оттого-то она и казалась нам часто зажатой, оттого и становилась вдруг несчастной и замкнутой.

Вере хотелось быть под стать Акселю, хотя характером они были несхожи. Давалось ей это не всегда легко, но никто бы не стал отрицать, что она старалась как можно больше походить на мужа.

Кроме того, в глазах у Веры я с самого начала заметила нечто такое, что заставило меня насторожиться. Сперва я не могла понять, в чем дело, но позже догадалась.