класс и перед учебным годом ей купили новую школьную форму – плиссированное платье и белый фартук с крылышками, – а еще новый ранец, деревянный пенал с выдвижной крышкой, и аж восемь пар белых гольфов, потому что их она имела склонность терять.

– Мне кажется, вот тут наше место, – сказала мама, когда они наконец-то дошли до небольшой полянки недалеко от берега реки. – Нам сказали: налево от тропинки, стол, пенек и большая сосна. Похоже, это здесь.

– А вы уверены, что это ваше место? – засомневался дядя Юра. – Здесь обычно Авербахи живут.

– Так мы в этом году вместо них. Тамара с Костей не смогли.

– Ну так замечательно – мы с вами будем соседями. Мы вон там живем, совсем рядом. – Дядя Юра показал на коричневую палатку, которая проглядывалась сквозь небольшую рощицу.

Пока мама ходила за новой порцией вещей, мужчины принялись ставить палатку. Маша предложила было помощь, но дядя Юра велел ей сесть и отдыхать, сказал, что они с Митей все сделают сами.

Рой взволнованно бегал вокруг суетящихся хозяев, видел, что происходит что-то важное, очень хотел в этом поучаствовать и от нетерпения гавкал.

Маша послушно присела на тот самый опознавательный пенек и не отрывая глаз смотрела, как Митя с дядей Юрой расчищают землю, вбивают колышки, расправляют палатку. Вернее, смотрела она только на Митю, а все остальное появлялось в кадре вместе с ним.

Палатку поставили, оставалось только натянуть тент.

Митя присел на корточки перед грудой колышков и пытался разобраться, какой из них идет куда. Непослушные пряди постоянно падали ему на лоб, и он зачесывал их за уши нетерпеливым жестом. Поймав на себе Машин пристальный взгляд, Митя весело улыбнулся ей и подмигнул – и Маша почувствовала, как желудок взмыл вверх, к самому горлу, и так и остался там, не давая ни говорить, ни дышать.

Через некоторое время мама вернулась с еще одной тележкой, заваленной всякой всячиной: шезлонгами, тазом, кувшинами, рукомойником и двумя грелками – этому ее научил дядя Юра. По ночам здесь бывало холодно, и перед сном отдыхающие наполняли грелки горячей водой, клали под одеяло, и тепло сохранялось до утра.

– Маш, а ты что сидишь, ничего не делаешь? – возмутилась мама.

– Все в порядке, – поспешил на помощь дядя Юра. – Маша предложила помочь, но мы сами прекрасно справились.

– Ладно, я тогда последний раз схожу – осталось постельное белье. Маш, тебе не холодно? Может, куртку накинешь?

Маша помотала головой, толком даже не посмотрев на маму, потому что не могла оторвать взгляда от Мити. Свесив ноги с пенька, она болтала резиновыми сапогами, которые, как и путевку, пришлось взять у Аси, так как старые были Маше малы, а купить новые мама не успела. Маша думала о двух вещах: зачем же мама отвела ее в парикмахерскую перед самой поездкой, где ее обкромсали так, что теперь она была похожа на мальчишку; а еще – что имена их начинались на одну букву, и это, разумеется, было знаком судьбы.

Первый раз Маша влюбилась, когда ей не было и трех лет. Стрела амура пронзила ее прямо на горшке. Маша сидела в большой комнате перед телевизором и смотрела концерт звезд современной эстрады, давно уже отчаявшись выполнить то задание, ради которого была посажена на горшок. Песни были скучные. Рыжеволосая дива кокетливо водила плечом и пела про алые розы. Страдальчески сведя брови, дядька в черном костюме надрывал горло балладой о любви к родине. Маша слушала вполуха и колупалась со своей любимой куклой Полиной, на которой, как и на хозяйке, не было штанов. Но потом на экране вдруг возник еще один, непохожий на остальных певец. У него были длинные волнистые волосы, щегольский белый обтягивающий костюм, но самое главное – он стоял в облаке дыма, смотрел прямо на Машу и пел, что видит ее во сне и что вот-вот прилетит к ней на дельтаплане. Маша заулыбалась, приосанилась и принялась раскачиваться на горшке в такт музыке, пока не осознала, что она голая, да еще сидит в такой неприглядной позе – перед ним, перед этим красивым длинноволосым. И тогда разразилась такая истерика, что из кухни прибежали мама с папой, бросились утешать, а когда докопались до причины трагедии – расхохотались, чем расстроили Машу еще больше и запустили истерику на второй круг.

В Машином детском саду перспективных кандидатов было двое: Олежка Абрикосов и Гриша Школьник. Олежка был добрый, чуткий, но хилый, с шершавыми, в цыпках руками и вечно грыз ногти. С Гришей можно было работать, он был покрепче и ногти не грыз, но был глубоко погружен в себя и не интересовался ничем, кроме книг, и Маша поняла, что c ним нужно идти на абордаж. Дело было в мае, и она нарядилась в вязаное голубое платье с короткими рукавами, которое прислала бабушка ей на день рождения из Саратова, и чистые белые колготки. Дождавшись, когда другие мальчишки полезут на ракету на площадке, она подкараулила Гришу одного в песочнице.

– Гриша, я в тебя влюбилась, – сообщила Маша.

Обычно в телевизионных фильмах после этих фраз следовал долгий и нежный поцелуй героев. Но тут ничего такого не произошло.

Гриша молчал, совершенно не представляя, что ему следует делать.

Маша стояла выжидающе.

– Гриш, ты слышал?

Наконец Гриша сообразил – все-таки он был воспитанный мальчик из интеллигентной семьи.

– Вот, возьми, я тебе дарю, – сказал он тихо и протянул Маше пластмассовую бетономешалку, всю в песке, с которой играл.

Дальше – больше. В первом классе был мальчик Марат, который стоял с Машей рядом на физкультуре и сначала вроде выказывал интерес, а потом пролил на нее в столовой этот отвратительный кофейный напиток туалетного цвета – случайно, но извиняться не стал, за что сразу получил на форменный синий пиджачок ответный стакан чая. Еще был гардемарин Александр Белов, но тут уж шансов было совсем мало, потом – двоюродный брат Артем у бабушки в Саратове, старше Маши на три года, который обещал на ней жениться, как только они вырастут, но тут в дело встряли родители и объяснили молодым, что жениться им никак нельзя. И вот, наконец, Маша встретила настоящего мужчину.

По утрам, до завтрака, дядя Юра с Митей шли на речку купаться и звали Машу и маму с собой. Мама от этого предложения сразу отказалась, у нее не было ни малейшего желания вылезать в такую рань из уютной, еще нагретой грелкой постели и окунаться в холодную прибалтийскую речку. Маше тоже хотелось понежиться еще