интересного в том, как одни люди убивают других. Это вам не кино, это намного страшнее и грязнее.

Всё равно хотелось посмотреть, и останавливал только страх: как говорила Динара, кипчаков пришло около пятисот воинов, а противостоят им только человек сорок, которым Сергей доверил оружие. И почти все враги вооружены луками, которые они наверняка будут использовать.

Голоса снаружи затихли, люди разошлись по оборонительным позициям, слышно было только негромкое рокотание моторов бронированных машин. Но больше ничего не происходило. Раздавались только отдалённые расстоянием крики кочевников, но не яростные, а сердитые. Скорее всего, их командиры тоже отдавали какие-то приказания. Эти крики да жужжание мух, с которыми все боролись, подвешивая в комнате ленточки с липкой поверхностью, к которой они прилипали десятками. Одни прилипали, а другие прилетали через двери или открытые окна: если их не открывать, то в комнате будет очень жарко.

Чем дольше тянулось время, тем сильнее нарастало беспокойство. И вот неожиданно что-то застучало по деревянным поверхностям — стенам, крышам, закрытым ставням — и по земле, словно пошёл град. А следом всё потонуло в грохоте стрельбы. Одиночные выстрелы гремели со стороны охранных вышек, часовые на которых вооружены винтовками. Короткими очередями стреляли те, кого Сергей расставлял вдоль бетонного забора со специально проделанными для этого отверстиями. Басовито грохотал длинными очередями пулемёт на водонапорной башне.

Зарычали двигатели боевых машин, загремели железные листы ворот в городок. Буквально несколько секунд, и где-то в той стороне, где вчера стояло войско кочевников, басом взревели теплоходные гудки, установленные на бронированных машинах. После чего стрельба стала стихать.

Открыть ставни и выходить на улицу разрешили только минут через пятнадцать. Ясное дело, почти все, и в первых рядах именно женщины, бросились к воротам, чтобы посмотреть, что стало с кочевничьей ордой.

Везде торчало и валялось множество стрел, некоторые из них всё ещё дымились, но все наружные деревянные детали домов были пропитаны огнезащитным составом, и ничего не загорелось. Стрелки, после стрельбы приводящие оружие в порядок, только посмеивались над любопытными. Двоих, видимо, получивших ранения стрелами, перевязывали товарищи. Сергей, серый от усталости и красноглазый от недосыпания, распоряжался вооружёнными людьми и при помощи коменданта Андрея Минкина отбирал людей, которые будут собирать трофеи и хоронить убитых. Для чего уже заводили трактор с закреплённым позади кабины экскаваторным ковшом.

Пока Луиза ждала, когда Сергей освободится хотя бы на минутку, чтобы поцеловать его и справиться, всё ли у него в порядке, несколько женщин уже успели сходить к той линии, на которой стояли половецкие лучники. И возвращались бледные, зажимая рты и сдерживая рвотные позывы.

— Не ходите туда, — замахала рукой на тех, кто припозднился, одна из них. — Там просто жуть какая-то!

— А разве я не предупреждал вас, что на самом деле всё куда страшнее и грязнее, чем в кино⁈ — одарив подругу ответным поцелуем, накинулся на них Сергей. — Ничего, в следующий раз умнее будете. Хотя… Вон, кажется, кое-у-кого нервы оказались покрепче. Вот они и будут перевязывать раненых пленных.

Фрагмент 10

19

179 убитых, 58 раненых. Соотношение противоречит обычным «канонам» потерь от стрелкового оружия, но ничего удивительного в данной ситуации нет. Во-первых, подавляющее большинство легкораненых смогло самостоятельно сбежать с поля боя на собственных конях. Во-вторых, часть получивших лишь ранения погибла после того, как их выбросили из седла кони, взбесившиеся из-за применения «вундерваффе» в виде теплоходных гудков. В-третьих, часть тяжелораненых не сумела дождаться медицинской помощи: в городке оказалось очень мало перевязочных средства. В-четвёртых, раненых не было среди лазутчиков, которых Каир-хан засылал к стенам крепости. С каким заданием засылал — выяснить было не у кого.

В общем, возиться на месте разгрома орды хана Каира пришлось добрым двум третям обитателей «Серой крепости». Собирали брошенное и оброненное оружие и латы. В том числе — кожаные. Снимали с мёртвых сапоги, более или менее добротную одежду и экипировку, а с убитых коней сбрую. Всё это можно продать соседям. Перевозили тела к вырытой экскаватором огромной яме, которую непременно нужно было зарыть в тот же день, чтобы не привлечь степных хищников. Ловили разбежавшихся по степи лошадей, включая раненых. Конские трупы тоже следует поскорее зарыть. Вот только их в кузов грузовика не забросишь, приходилось цеплять по три-четыре к фаркопу и тащить волоком к будущей яме-могильнику.

Ясное дело, банкиры в этой грязной работе не участвовали, и их, позволив им затариться «сувенирами», сплавили в родные времена. Впрочем, они и не возникали из-за того, что никакого «праздничного банкета» здесь им не устроили. Устроят «там». В двадцатом веке для этого возможностей и средств больше. Но и без этого провозились практически дотемна. И следующий день Минкину пришлось объявить внеплановым выходным: после таких физических и психологических нагрузок отдых людям был необходим непременно.

Но не всем получилось отдохнуть. Во-первых, за ночь и последующий день умерло девять раненых, и их пришлось подхоронить возле общей могилы. А во-вторых, требовался уход за двумя почти полными дюжинами лошадей, наловленных в степи. Больше поймать не получилось, поскольку очень уж сильно лошадки разбрелись по степи. И поскольку приобретению больше всех радовались «колхозники», ухаживающие за почти не пострадавшими полями, заготовка сена, поение и чистка скакунов легли на них.

Справедливости ради, следует сказать, что от «кровавого аврала» народ отходил не один день, а целых три. Пусть и работали следующие две смены, но «с пробуксовкой». Всё-таки устали неимоверно, да и эмоциональная нагрузка на всех — и в первую очередь, на женщин — легла очень тяжёлая.

А потом новая вводная нарисовалась так, что не сотрёшь, не отмахнёшься. Пограничная стража Курского княжества. И не двое простых воинов, а добрый десяток во главе с матёрым волчарой лет тридцати пяти. Коренастым, широкоплечим, просто излучающим силу. С физиономией, перекошенной от старого шрама, оставленного сабельным ударом, частично прячущегося под седеющей бородой-лопатой.

На этот раз гостей заметили издали (не только животворящая капитанская п*здюлина подействовала, но и целый комплекс мер: от почти полной замены состава караулов с «братков» на «мусоров» и «политико-воспитательной работы» до «визита» половецкой орды), и когда те приблизились к воротам, их уже встречало руководство городка. И после взаимных представлений, которые уже переводил московский знаток древнерусского языка, направились на переговоры.

Подстать внешнему виду командира дружины пограничной стражи было и имя, в наше время, конечно же, вызвавшее бы улыбку, но в начале тринадцатого достаточно распространённое и ничего обидного не несущее — Полкан. Держался он уверенно, не реагируя ни на стрелы,