«Ко времени прибытия старца в Оптину пустынь, — говорится в житии старца Леонида, — находящийся при ней скит, по замечанию оптинского старожила иеросхимонаха Игнатия, не был еще окончательно отстроен. В нем все было бедно. Простая маленькая деревянная церковь посреди скита во имя святого Пророка и Предтечи Господня Иоанна, с очень скромным иконостасом; при церкви тоже деревянная колокольня с четырьмя малыми колоколами. Вокруг церкви несколько небольших деревянных неоштукатуренных домиков, крытых тесом. Ограды вокруг скита еще не было, а обнесен он был плетнем, и то не весь. Зато густой бор с елями и соснами громадных размеров, притом с густою зарослью, окружал его со всех сторон как бы сплошною недосягаемою оградою. С северной стороны скита было отделено место для пасеки, где и поставлен был тоже небольшой домик, который и предназначался собственно для старца отца Леонида. В этом домике он и поместился. А прибывшие с ним ученики — какие остались тут же при нем для послужения, а какие размещены были в самом скиту. Цель же отдельного помещения старца от прочих скитских братий, по согласию его самого и настоятеля обители с скитоначальником, была та, чтобы все, желавшие пользоваться духовными старческими советами и наставлениями, монашествующие и миряне обоих полов, могли приходить к нему во всякое время невозбранно. Ибо, по установлению положившего основание скиту преосвященного Калужского Филарета (впоследствии митрополита Киевского), вход в скит женскому полу был возбранен, да и прочим посетителям пола мужеского был ограничен, а, кстати, чтобы и безмолвие скитян не нарушалось»96.

Вскоре пасека приобрела тот вид, какой и оставался все последующее время: она примыкала к северной стороне скита и была вся обнесена дощатым забором, имеющим входные калитки в скит. На ее территории разведен был сад с плодовыми деревьями и ягодными кустарниками, вырыт был, как и в скиту, пруд. Ульи же — около ста — с весны до осени стояли между деревьями, а на зиму убирались в омшанник, избу без окон и с печью внутри. Посредине пасеки стоял тот корпус, где и жил старец Леонид, — в нем было четыре комнаты. Был сарай для дров, светелка для помещения рабочих принадлежностей послушников-пчеловодов. Меду здесь выкачивали до пятидесяти пудов (пуд — 16,38 кг), воска заготавливали — 3–4 пуда.

Настоятель Оптиной, отец Моисей, давно ожидавший старца, немедленно поручил ему для духовного окормления всю монастырскую и скитскую братию, не исключая и себя самого. Что касается внутренней, сокровенной жизни самого старца, как говорится в его житии, — она «была особенно неуловима и, хотя он проводил дни свои открыто в толпе народной, осталась тайною даже для ближайших наблюдателей и присных его учеников»97. Только внешние проявления этой внутренней жизни отчасти показывали ее высоту. «Обращаясь по внешности с людьми, — пишет автор жития, — он внутренно непрестанно пребывал с Богом. Зрелище великих человеческих страстей и бедствий, которых он был всегдашним слушателем и в которых он принимал искреннее христианское участие, извлекало у него глубокие вздохи и слезы, потрясая всю его внутренность. И тогда обращенный ко Господу вздох или взор к иконе Божией Матери, пред которой у него теплилась неугасимая лампада, — сии простые знаки сердечного чувства были выражением его духовной любви к ближним, а вместе и молитвенного настроения его души. Когда же посетителей было очень мало, старец нередко так углублялся во внутреннюю молитву, что не замечал происходившего около него. Один из приближенных учеников отца Леонида рассказывал, что, когда приходилось ему быть при нем без народа, старец, погруженный в молитву, совсем забывал о нем, не слыхал его объяснений и несколько раз заставлял повторять одно и то же»98.

Старец имел истинно евангельскую любовь к ближним. Ради этой любви он терпел большие скорби. Послушников своих называл как чадолюбивый отец «деточками», для него все были равны, для всех у него было одинаковое, без особых пристрастий, отношение. Даже родную сестру свою, пришедшую в Оптину, он встретил наравне с другими паломниками, не оказав ей никакого предпочтения. К обращавшимся к нему он имел разумную строгость. «Если спрашивать меня, — говорил он, — так и слушать, а если не слушать, так и не ходить ко мне!» Обладая великим смирением, он называл себя «многогрешным мнимым старцем», «ничтожеством», «непотребнейшим иеромонахом Леонидом», что не было простым смиреннословием, словесными фигурами. Письма свои он не подписывал одним своим именем. При отце Феодоре он рядом ставил имя старца Феодора; по смерти его — имя отца Антиоха, ученика своего (хотя он совсем не участвовал в написании письма), или так: «Иеромонах Леонид с приверженною братиею». Отца Леонида никто не видел в раздражении, гневе, унынии. Но он при случае смело исповедовал свои убеждения, не боясь никаких гонений. Отец Феодор называл его «смиренным львом».

Он имел дар прозорливости. Через его учеников известно, что он читал в душе каждого из них, иногда обличая их в невысказанных помыслах, напоминал забытые или скрытые исповедующимся грехи, прибавляя: «А этого-то что же не говоришь?». Был у старца и дар исцелений: он лечил так называемой горькой водой (которая после его кончины перестала помогать больным). Иных посылал к мощам святителя Митрофана Воронежского (после 1832 года) и помазывал больных и бесноватых елеем от неугасимой лампады, теплившейся в его келии перед Владимирской иконой Богоматери, которой благословил его старец Феодор (а того в свое время преподобный Паисий). Даже давал этот елей пить. «Было очень много поразительных случаев исцелений», — как говорится в житии старца99.

Один из его учеников спросил: «Батюшка! Как вы захватили такие духовные дарования, какие мы в вас видим?». Старец отвечал: «Живи попроще — Бог и тебя не оставит». Потом прибавлял: «Леонид всегда был последним в обителях; никогда ни от какого поручения настоятеля не отказывался. В навечерие великих праздников другие, бывало, стремятся в церковь, а Леонида посылают на хутор за сеном для лошадей приезжих гостей, а потом усталого и без ужина посылают на клирос петь, и он безропотно повиновался. Старайся и ты так жить, и тебе Господь явит милость Свою»100.

В письмах своих отец Леонид, как правило, ссылается на святоотеческий опыт. «Всего нужнее, советую вашей любви, для уврачевания себя и познания в тонкостях искушений гневом, прочитывать о сей душетленной страсти в 4-й части Добротолюбия статью Кассиана Римлянина о страстных восьми помыслах, и именно о гневе»101. «Книги же для чтения советую проходить приличные нашему намерению, как то: