– А я могла бы поклясться, что ты слишком пьян, чтобы заметить разницу, – небрежно парировала Ребекка. Она удобно расположилась на его отделанной кистями постели, устремив глаза на зажатый в руке листок бумаги.

– Я удивлен, что ты до сих пор помнишь, в какой гостинице мы живем, – язвительно ответил Клаус, шагнув вперед, чтобы как следует рассмотреть листок. Он казался знакомым, хотя полной уверенности в этом не было. Клаус демонстративно не закрыл за собой дверь, ему хотелось, чтобы сестра поняла, что она вольна уйти в тот же миг, как пожелает. И чем скорее, тем лучше. – Разве ты еще не завербовалась во французскую армию?

Ребекка подняла на него глаза, в которых горел заметный даже в потемках гнев.

– А с кем ты объединил свои силы? – презрительно огрызнулась она, потрясая листочком, словно тот давал четкий и ясный ответ на ее вопрос. – Судя по всему, ты больше не работаешь вместе с нашей семьей.

Клаус зажег свечу, прикрывая огонек ладонью, пока тот не разгорелся. Комнату оживили зеленые и золотые тона, стала видна тяжелая мебель грецкого ореха, стоящая на покрытом затейливыми узорами ковре. Дополнительный свет выявил также и то, что Ребекка раздражена, но прочесть, что написано на листке бумаги у нее в руках, Клаус так и не смог. Он почувствовал укол разочарования, но вовсе не собирался проявлять признаки слабости.

– Думаю, ты не в том положении, чтобы рассуждать, где я работаю и с кем, – холодно сказал он, поставив свечу на стол, – особенно если учесть, сколько времени ты не удосуживалась нас проведать. Где человеческая армия, которая, предположительно, должна была нас защитить, Ребекка? Завоевала ли ты ее преданность или зря потратила время, распутничая с симпатичными офицерами?

Ребекка вскочила с кровати и влепила ему полновесную пощечину.

– Совсем ума лишился? – закричала она, и Клаус услышал донесшиеся из соседних номеров возмущенные голоса. Ребекку они, похоже, не озаботили: она сунула листок бумаги в лицо Клаусу. – Объясни это, – потребовала она все так же излишне громко, не обращая внимания на ночное время. Солнце еще не встало, и большинство постояльцев гостиницы – тоже. Спокойно ссориться можно будет, только когда Элайджа наконец найдет для них дом.

Взгляд Клауса впился в лист бумаги, и он почувствовал, как в нем растет гнев, который вот-вот поглотит злость сестры, как океан – дождевую каплю. Крупный наклонный почерк был хорошо ему знаком, и в мозгу немедленно замелькали те личные, почти сакральные слова, которые могла прочесть Ребекка. Но у нее не было на это никакого права!

– Это мое, – напомнил он сестре угрожающим, низким, напоминающим рык голосом. – Хоть раз за свою бесконечную жизнь прояви здравый смысл, положи это где взяла и уходи.

– Здравый смысл! – хохотнула Ребекка, бросая письмо на кровать, словно мысли и слова Вивианн были мусором. Записка, в которой ведьмочка назначила Клаусу их первое свидание, была самым драгоценным из его сокровищ, а Ребекка просто отшвырнула ее в сторону. – Расскажи-ка мне о здравом смысле, брат. Расскажи мне, что твой бурный роман с этой девочкой на самом деле всего лишь интрига, а не стопроцентное предательство семьи. Расскажи, что ты нашептывал ей на ухо любовные глупости, исключительно чтобы соблазнить ее «выйти за этого проклятого волчару», как она с самого начала и собиралась!

– Мои романы тебя не касаются, – возразил Клаус. – А этот чертов альянс ведьм и оборотней – вовсе не то, что думаете вы с Элайджей. Вы должны бы поблагодарить меня за вмешательство, и еще поблагодарите, если не окончательно ослепли от своего идиотского оптимизма!

– На твои слова или действия мой «оптимизм» не распространяется, – злобно огрызнулась Ребекка. – Век за веком ты остаешься ходячим бедствием. Я отчаялась дождаться, что ты когда-нибудь остановишься и подумаешь, прежде чем разрушить все вокруг, но наверняка даже ты мог бы заметить, как предсказуемо твое нынешнее поведение. Жизнь становится чересчур легкой, и ты начинаешь скучать. Дела идут слишком гладко, и ты делаешь все, что в твоих силах, чтобы помешать этому и все уничтожить.

– Довольно! – теряя самообладание, закричал Клаус. – Я думал, что из всех живущих в мире именно ты, Ребекка, должна помнить, что страсть не спрашивает нашего разрешения, прежде чем нанести удар.

Ребекка в гневе сжала зубы. Клаус догадался, что сестра думает, будто он манипулирует ею. Хорошо бы она верила в это и дальше. Пусть лучше считает его сволочью, чем дураком. Внезапно он почувствовал, что буквально одержим своими чувствами и не может справиться с ними.

– Ты жаждешь лишь неприятностей, – презрительно усмехнулась Ребекка. – А потом наблюдаешь, как мы с Элайджей подчищаем за тобой, вместо того чтобы с самого начала действовать по хорошо продуманному плану.

– Кстати, о продуманных планах, – низким рокочущим голосом сказал Клаус, – я до сих пор не слышал твоего отчета о нашей армии. Но я уже слышал кое о чем интересном: оказывается, оборотни нанесли удар как раз туда, где, как планировалось, должна была находиться моя драгоценная сестра. Поэтому я тут немного поспрашивал, и вообрази мое удивление, когда я услышал, что эта самая сестра каждый вечер трапезничала с красавцем-капитаном и, как славная маленькая маркитантка, навещала его в лазарете. И в чем, скажи мне, Ребекка, твой план провалился? Ты в нужном месте. Он тебе доверяет. Почему ты до сих пор не командуешь его людьми?

Хорошенький ротик Ребекки раскрылся так комично, что он едва не рассмеялся.

– Так ты за мной шпионил? – требовательно спросила она. – Вместо того чтобы крутить со своей малолетней возлюбленной, тратил время на шпионство? Ты же мог разрушить мою легенду!

– Не было у тебя никакой легенды, – безжалостно напомнил он. – Ты изображала саму себя, в точности – беспомощная дева в беде, существующая за счет крох симпатии капитана Моке.

Ребекка прикусила губу, и Клаус понял, что его слова попали не в бровь, а в глаз. Она действительно любит этого лихого вояку, во всяком случае, настолько, насколько применимо к ее роковым страстям слово «любовь». Теперь, когда Клаус узнал правду, он был даже менее склонен проявлять терпимость к утомительным романам сестры. Как всегда, именно ему придется тащить заблудшую овцу обратно в загон, сопровождая процесс пинками и криками. Она что, никогда не устанет сопротивляться судьбе и будет раз за разом наступать на одни и те же грабли?

– Тут все сложнее, чем ты думаешь, – пробормотала она, а потом отбросила за спину свои медового цвета волосы и повысила голос: – Армейские знают о существовании сверхъестественных существ, и даже могут заподозрить, что мы находимся здесь, в этом городе. Мне пришлось действовать медленнее, чтобы все расследовать и убедиться, что наша тайна не раскрыта. Ожидать, чтобы ты понял, что такое осмотрительность, не приходится, но дела обстоят именно так.

Самым странным и необъяснимым было то, что, кажется, она на самом деле верила в свои слова. Эта дурища только что признала, что жила среди вооруженных людей, которые знают о вампирах. И забылась настолько, что называет это осмотрительностью!