— Хорошо, — тихо ответила Юля.

— Ну что? — спросил Стив, заплетающимся голосом, — Как тебе всё это нравится?

— Кайф! — отвечал Гарри, поглощая чёрные шары, и пьянея всё больше.

Возникающее внутри тепло, неторопливо растекалось по всему телу сладкой ленью, не давая сосредотачиваться. Да, этого и не хотелось. Чувство невесомости проникало в мышцы, делая их расслабленно ватными. Здесь под водой, хотелось раскинуть руки, и остаться в таком положении. Прикрыть веки и почувствовать малейшее течение. Отдаться ему. Слиться с его водяным потоком и наблюдать, как всё будет двигаться в направлении, противоположном перемещению, и пропадать в мутной далёкой глубине.

Они вспоминали сегодняшний выпускной. Свои серьёзные физиономии. И завистливые лица малолеток, оставшихся в интернате на суше.

— Никогда не было так хорошо, — продолжал Гарри, — вот почему никто из старейшин не рассказывает о том, как им сладко здесь жилось. А то бы все попрыгали бы в воду раньше времени!

Гарри засмеялся.

— Как бы они попрыгали без жабр и перепонок? — засмеялся Стив. Он уже практически лежал. И если бы не подпирающая спину скала, он бы свалился с выступа. Они болтали дотемна. Подняться уже не было сил и желанья. Стив водил руками, создавая в воде завивающиеся буруны, что-то рассказывая, периодически хохотал.

Неожиданно он притих, словно что-то обдумывая.

А, немного погодя, шепотом спросил:

— Гарри, а ты ничего не чувствуешь?

Гарри насторожился, насколько позволяло его опьянение. Так как он тоже полулежал, упёршись спиной в огромный камень, и привести тело в вертикальное положение уже не мог.

— Чего? — в ответ спросил он.

— Не чего, а где.

— Где?

— Ну, там, где мы раньше носили, эти чёртовы, колпачки.

И тут Гарри понял, что уже давно чувствует нарастающее приятное ощущение сосущего потягивания внизу своего живота. Буд-то кто-то гладил его в самых чувствительных местах между ног, слегка оттягивая кожу.

Ну, да, — сказал он заплетающимся голосом, — это мы какой-то шар с тобой съели. Надо бы запомнить какого он цвета!

— Хороший шар, — засмеялся Стив, — очень хороший! Побольше бы таких шаро-о-в.… Ах! О!

Стив уже ничего не говорил. Он только тихо стонал, вздрагивая всем телом, судорожно пропуская сквозь жабры воду.

Гарри почувствовал, будто что-то приятное окутало то место, где недавно был его колпачок, который постоянно натирал и мешал бегать наперегонки с друзьями, отчего образовывались покраснения, а бывало и маленькие волдыри. Пожалуй, они ещё до конца не прошли, так как, зайдя в воду, Гарри чувствовал пощипывания. Но потом забыл о них. И вот сейчас он был готов снова вспомнить неприятные ощущения. Но вместо них в него проникло едва заметное приятное прикосновение, и стало поглаживать точно изнутри низа живота. Гарри хотелось, чтобы это потягивание проникало дальше, глубже в его организм. Но оно останавливалось дразня. И в этот момент по всему телу проходила судорога наслаждения, парализующая все мышцы. Он ещё больше откинулся назад, найдя спиной вогнутость в поверхности камня и, в изнеможении закрыл глаза…

На суше все носили на своих отростках, торчащих между ног и выводящих из организма вредные вещества, колпачки из плавающих в воде кусочков мусора. Дабы в них не забивался песок, и не было воспалительных процессов. Другой одежды никто не носил потому, что всегда было тепло. И когда светило солнце, и когда оно на время уходило, окутывая всё после себя непроглядной темнотой.

Их было человек сто. Молодых, крепких, мускулистых, выпускников интерната. Они стояли лицом к Великой воде, словно пытались уже сейчас мысленно проникнуть в её глубины. Увидеть и познать всё, чему их учили столько времени. Использовать свои знания для расширения жизненных просторов и освоения неизученных явлений.

В процессе взросления у них постепенно прорезались жабры за ушами, а между пальцев на ногах и руках натягивались перепонки. Постепенно становилось трудно дышать. И тогда старейшины назначали выпускной. Единицы стариков и тысячи детей стояли поодаль. Они были горды, отпуская в водный мир очередное поколение, которое будет способствовать продолжению и совершенствованию их рода. Выпускники, обессилено покачиваясь под палящим солнцем и задыхаясь высушенным воздухом, стояли у кромки воды. Они ждали конца обряда. Когда Главный старейшина подойдёт к каждому и срежет у него колпачок. Путь в море будет свободен!

Спускаясь по мраморной больничной лестнице, Игорь думал, что это какое-то наваждение. Оно должно пройти, стоит ему доехать до работы и заняться делами, которых невпроворот. Но на протяжении всей дороги он думал только о ней. И хотя ему казалось, что он периодически вспоминал её руки, повязку на глазах, просвечивающую через рубашку грудь, потому как он совсем не помнил дороги и как добрался до отдела, было ясно, что мысли его были только об этой девочке!

— Ведь я должен думать о ней, — уговаривал себя Игорь, — она потерпевшая по моему материалу. Это естественно, что мне надо анализировать её поведение, голос, произнесённые слова и их интонацию. Гадать, почему она не называет преступника. Кем он ей приходится? Или она действительно его не знает? Может, догадывается? Тогда почему молчит?

Придя в кабинет, Игорь достал из сейфа девять материалов, находящихся у него на исполнении. По двум из них сроки закончились вчера, и теперь любая проверка руководства грозит большой взбучкой.

По одному из них, он никак не мог отловить заявителя, который постоянно жаловался на своего соседа по лестничной площадке — олигофрена маленького роста, в очках с огромными диоптриями в коричневой пластмассовой оправе. Сквозь эти очки, глаза его становились похожими на два биллиардных шара с номерами в центре, и двигающимися по ним вверх и вниз расчёсками ресниц.

Заявитель утверждал, что по вечерам, этот парень облучает его неизвестным прибором, заставляя продать квартиру. А когда заявитель звониться к нему, и просит прекратить безобразие, парень, глядя сквозь свои специальные очки, склонив голову на бок, пытается его гипнотизировать, ехидно улыбаясь.

— Господи, сколько идиотов в нашей стране! — перечитывая заявление, произнёс вслух Игорь.

Второе заявление было от двух бабушек — сестёр. Обеим было уже за девяносто. Жили в отдельной двухкомнатной квартире на четвёртом этаже. Родственников у них не было. Обе страдали склерозом. Как блокадницы, получая солидные пенсии, прятали их друг от дружки. А через некоторое время, снова перепрятывали, а потом ещё раз и ещё. Пока не забывали, куда! Между собой не ссорились и друг другу помогали искать. А не найдя, обращались в милицию по поводу неизвестных, которые неустановленным способом проникали в их квартиру и похищали деньги.