– Джен говорит, что она не имела никакого отношения к этому.

Я одариваю его взглядом – «спустись на землю».

– Пожалуйста, Питер. Я ее знаю так же хорошо, как и ты. Ну, знала. Но не думаю, что люди кардинально меняются. Они такие, какие есть.

Питер медленно произносит:

– Точно. Вы тогда были лучшими подругами.

– Мы были подругами, – соглашаюсь я, – хотя я бы не назвала нас лучшими, но… – Минуточку, почему мы снова болтаем обо мне? – Все знают, что это Женевьева растрепала все родителям Джамилы. Не нужно быть детективом, чтобы догадаться. Джамила была самой красивой девушкой в нашем классе, после Женевьевы, а Джен всегда всем завидовала. Помню, как один раз папа купил мне.

Питер задумчиво смотрит на меня, отчего я начинаю нервничать.

– Что?

– Давай просто сделаем это.

– Сделаем что?

– Пусть народ думает, что мы пара.

– Погоди… что?

– Джен сходит с ума, не зная, что происходит между тобой и мной. Почему бы не дать ей понервничать немного дольше? Это идеально. Ты со мной встречаешься, а до Джен дойдет, что между нами все кончено. Ты сломаешь печать. – Он приподнимает бровь. – Ты хоть знаешь, что означает сломать печать?

– Да, конечно, я знаю. – Понятия не имею, что это значит. Мысленно делаю себе пометку: спросить об этом Крис.

Питер подходит ко мне ближе, и я шарахаюсь от него в сторону. Он смеется, наклоняет голову набок и кладет руки мне на плечи.

– Тогда сломай мою печать.

Я испускаю нервный смешок.

– Ха-ха, извини, Питер, но я не заинтересована. Тобой.

– Ну, да. В этом-то и весь смысл. Я тоже не заинтересован тобой. Как бы, вообще. – Питер содрогается. – Ну, что скажешь?

Я пожимаю плечами, чтобы стряхнуть его руки.

– Алло, я только что объясняла: Джен убьет каждую, кто приблизится к тебе!

Питер не придает этому значения.

– Джен только болтает. Она никогда никому ничего не сделает. Ты просто не знаешь ее так, как я.

Когда я ничего не произношу, он принимает мое молчание за одобрение и продолжает:

– Тебе бы тоже это помогло. С тем парнем, Джошем. Не ты ли боялась упасть в грязь лицом перед ним? Это бы спасло тебя от унижения. Зачем быть с ним, когда можно быть со мной? Ну, притвориться, что ты со мной. Однако, это только бизнес, я не хочу, чтобы ты влюбилась в меня.

Я с огромным удовольствием смотрю на его красивое лицо и ласково произношу:

– Питер, я не хочу быть даже твоей мнимой девушкой, не говоря уже о реальной.

Он моргает.

– Почему нет?

– Ты же читал мое письмо. Ты не в моем вкусе. Никто и никогда не поверил бы, что ты мне нравишься.

– Тебе решать. Я просто пытаюсь помочь нам обоим, – он пожимает плечами и смотрит сквозь меня, словно ему наскучил разговор. – Но Джош определенно поверил.

В одно мгновение, даже не задумываясь, я отвечаю:

– Окей, давай сделаем это.

Той ночью, несколько часов спустя, я лежу в постели, все еще изумляясь всему произошедшему. Что скажут люди, когда увидят меня идущей по коридору с Питером Кавински?

КОГДА СЛЕДУЮЩИМ УТРОМ Я ВЫХОЖУ ИЗ АВТОБУСА, Питер уже ждет меня на стоянке.

– Хэй, – говорит он. – Ты что, серьезно ездишь на автобусе каждый день?

– Мою машину чинят, помнишь? Авария?

Он вздыхает, словно то, что я езжу в школу на автобусе, каким-то образом оскорбляет его. Затем он хватает меня за руку, и мы входим в школу.

Впервые я иду по школьному коридору, держась с парнем за руки. Это должно быть чем-то знаменательным, особенным, но ничего подобного нет: все не по– настоящему. Честно говоря, нет никаких ощущений.

Эмили Нуссбаум дважды оглядывается, увидев нас. Она лучшая подружка Джен. Эмили так пялится, что я удивляюсь, почему она до сих пор не сфоткала нас на телефон, чтобы отправить Джен.

Питер останавливается, чтобы поздороваться с народом, я же стою рядом и улыбаюсь, словно в мире нет ничего более естественного, чем я и Питер Кавински.

В какой-то момент я пытаюсь высвободить руку, потому что моя начинает немного потеть, но он только еще крепче сжимает ее.

– Твоя рука слишком горячая, – шепчу я.

Сквозь стиснутые зубы он отвечает:

– Нет, твоя.

Уверена, руки Женевьевы никогда не потеют. Она, вероятно, днями напролет может держаться за руки, не перегреваясь.

Когда же наконец мы подходим к моему шкафчику, мы разжимаем руки, чтобы я могла скинуть учебники внутрь. Я закрываю дверцу шкафчика, а Питер наклоняется и пытается поцеловать меня в губы. Я настолько удивлена, что отворачиваю голову, и мы ударяемся лбами.

– Ой! – Питер потирает лоб, уставившись на меня.

– Что ж, не надо так ко мне подкрадываться! – Мой лоб тоже болит. Мы сильно ими ударились, словно металлическими тарелками. Если бы я сейчас посмотрела вверх, то увидела бы синих мультяшных птичек.

– Тише, тупица, – говорит он сквозь стиснутые зубы.

– Не называй меня тупицей, тупица, – шепчу я в ответ.

Питер тяжело вздыхает, как будто он очень раздражен. Я собираюсь огрызнуться, что это его вина, а не моя, когда мельком замечаю скользящую по коридору Женевьеву.

– Мне надо идти, – произношу я и убегаю в противоположном направлении.

– Постой! – окрикивает Питер.

Но я мчусь стрелой.

Я лежу на кровати, закрыв лицо подушкой, вновь переживая ужасный поцелуй-которого-не-было. Стараюсь заблокировать его, но воспоминание продолжает всплывать вновь и вновь.

Я кладу руку на лоб. Не думаю, что справлюсь. Это все так… ну, эти поцелуи, потные ладони, все смотрят. Это все слишком.

Я просто скажу ему, что передумала и не хочу больше этого делать. Ну, вот и все. У меня нет его номера телефона, а сообщать что-либо из этого по электронке мне тоже не хочется. Придется пойти к нему домой. Это не так далеко; я все еще помню дорогу.

Я сбегаю вниз по лестнице, мимо Китти, которая пытается удержать тарелку с печеньем Орео и стакан молока на подносе.

– Я возьму твой велосипед! – кричу я, пробегая мимо нее. – Скоро вернусь!

– Тебе же лучше, если с ним ничего не случится! – кричит в ответ Китти.

Я хватаю ее шлем и велосипед и мчусь со двора, крутя педалями так быстро, как только могу. Коленки слегка врезаются в грудь, но я не намного выше Китти, поэтому все не так уж и плохо. Питер живет в двух кварталах от меня, и мне понадобится меньше двадцати минут, чтобы до него добраться.