Фёдор искоса взглянул на верзилу Воротникова; тот стоял, растерянно мигая.

– Помните, господа кадеты седьмой роты, – Две Мишени медленно шёл вдоль строя, – нет ничего хуже обмана. Особенно – обмана своего командира. Мы с господами капитанами все побывали в Маньчжурии, воевали и, поверьте, своими глазами видели, что случалось, когда командиры полков лгали своим начальникам дивизий или начальники дивизий вводили в заблуждение командующих корпусами. Вводили по самым разным причинам. Боялись доложить правду; пытались получить подкрепления и боеприпасы вперёд остальных; старались выслужиться… это уже не важно. Вред от этого, как вы понимаете, был огромный. Поэтому, когда вы будете мне врать о том, что синяк под глазом – оттого, что вы якобы стукнулись о косяк, а вовсе не о кулак вашего же товарища-кадета, вспомните об этом. Не привыкайте ко лжи; не считайте, что это в порядке вещей, будто бы начальство – оно совсем не вы, оно другое, не живёт вашей жизнью и ему нет до вас дела. Настанет день – и вы сами сделаетесь начальством.

Подполковник остановился, постоял немного молча, оглядывая задумавшихся кадет.

– Поэтому, господа, я сегодня, в первый ваш день говорю вам – никакого вранья. Мы с вашими отделенными начальниками тоже были кадетами, мы все вышли из этих славных стен; не надо нам рассказывать, кто такие «филёры» и что «нельзя ябедничать и доносить на своих».

– И играть в пуговки на сладкие булки тоже не надо, – вступил капитан Коссарт, подкручивая ус.

– И курить за большим погребом не следует такоже, – подхватил Ромашкевич.

– Вот именно, седьмая рота. На сегодня всё. Седьмая рота, смир-р-на! Вольно, разойдись по комнатам. В девять вечера – обход начальников отделений, в половине десятого – выключается общий свет в комнатах, в десять – лампочки на ваших рабочих столах, что под постелями. Подъём – в семь часов, утренняя поверка в четверть восьмого, гимнастика, и без пятнадцати восемь – завтрак. Об остальном прочитаете в дневниках. Устраивайтесь, господа кадеты. Да, чуть не забыл. За хорошую успеваемость и примерное поведение вы, господа кадеты, получаете билет в кадетскую чайную. Нет, денег там не надо. Можете взять себе чаю с сахаром, сдобу, сушки, баранки, карамельки, по счёту. Билет именной, так что не надо пытаться, гм, пройти по чужому. – Две Мишени внимательно взглянул на покрасневшего Воротникова. – Первый раз пойти могут все. А дальше – всё зависит только от вас. Идёмте!

Чайная располагалась в первом этаже и оказалась очень уютной. Сделана она была словно старый трактир, со стойкой от стены до стены, за которой стоял фельдфебель Павел Ерофеич в длинном белом фартуке.

– Руки мыли, господа кадеты? – невозмутимо осведомился он.

– Руки крайне желательно иметь чистые, Павел Ерофеич об этом все возраста спрашивает, а однажды самого начальника корпуса спросил. – Две Мишени улыбнулся, а старик-фельдфебель ухмыльнулся в усы. – Так ведь дело было?

– Именно так, вашескобродь! Тогда едва-едва младшую роту усадил, со двора явившихся. И я-то каждого – руки мыл? Руки мыл? Руки мыл? Тут-то его превосходительство заходят, а я и ему, с разгону, мол, руки мыли?..

– Ну, начальник корпуса, Дмитрий Павлович человек весёлый, сам первым смеяться начал, – продолжил Две Мишени. – И сказал, что, мол, руки мыть – дело благое и спрашивать об этом не грех и самого государя, коль заглянет. А то ведь забудет за грузом державных дел!..

На столах пыхтела пара огромных самоваров, в которых Ерофеич поддерживал угли горячими. Чайная разделена была короткими перегородками так, что можно сесть компанией.

Фёдор сел с Петей Ниткиным и Юркой Вяземским, с которым успел познакомиться. Неподалёку обосновался кружок кадета Бобровского – сам «Ле-эв», Севка Воротников и примкнувший к ним Костя Нифонтов.

– Не боись, – услыхал Фёдор высокомерный голос Бобровского. – Так и быть, Се-эва. Подскажу тебе с французским. А ты, Костька, с арифметикой поможешь!

«Как это у него получается, у Бобровского? – с некоторой завистью подумал Федя. Почему это Воротников, который на две головы выше, перед ним заискивает? И списать просит робким голосом?

– Я тебе, Сев, – пообещался Нифонтов, – шпаргалочку напишу. Такую шпаргалочку, что никто ни в жисть не сыщет! Иоганн Иоганныч даже и не заметит!

– Так ведь там зада-ачи, – протянул Воротников.

– А я тебе напишу, какие формулы, где нужно!

– Вот уж да, расстарайся, Костька, – покровительственно уронил Бобровский. – На увольнительную тогда в гости ко мне пойдём, а потом в синематограф и в кондитерскую. Не бойся! Я угощаю.

«Ишь, щедрый какой! – мрачно подумал Федя. У него самого с карманными деньгами было не очень, да и зачем они кадету, поступившему на полный казённый кошт? – Конечно, они с ним дружиться будут!.. Только… только ведь всё равно это не по-настоящему. Вот не по-настоящему, и всё тут».

* * *

Феде Солонову пока всё нравилось, и даже Нифонтов с Бобровским и Воротниковым не могли испортить ему настроения. На вешалках в их с Петей Ниткиным обиталище висела повседневная форма, та самая, что они получили заранее, подогнали дома и которую он тащил в чемодане утром, вместе с обычной мальчишеской одеждой. На полках расставлены полученные учебники, по ящикам разложены тетради; Петя даже несколько утешился, подбирая место каждому угольнику и транспортиру.

Фёдор невольно загляделся, как его сосед, что-то тихонько приговаривая себе под нос, ставил в гнездо на столешнице чернильницу-непроливайку, как занимали места в стаканчиках перья, остро очиненные карандаши; словно батарейные брустверы, ложились пухлые резинки.

Стопку тетрадей Петя выровнял, точно по отвесу. Учебники расставил по алфавиту; и так получилось у него всё красиво, что Федя невольно принялся ему подражать.

Учебники были толстые, новые, тяжёлые. Особенно приятно лежал в руках увесистый том «Основъ военнаго дела»; да, не зря папа говорил, что теперь в корпусах всё совсем по-иному, чем когда учился он сам.

– Интересно, а книжки из библиотеки сюда, в комнаты, брать можно? – задумчиво проговорил Петя, критически оглядывая свою работу, – по мнению Феди, это хоть сейчас фотографируй и отсылай в журнал «Светлячокъ» с подписью: «Такъ должны выглядѣть столъ и книжная полка всякаго прилежнаго ученика».

– Можно, можно.

– Точно? – просиял Петя. – Хорошо! Я слыхал, только в читальном зале разрешают…

Так, за приборками и разговорами, настала вечерняя поверка.

Запел сигнал горна, Федя дёрнул Ниткина за руку – тот как раз пустился в рассуждения о том, успели ли в корпусе получить последние номера «Практикума начинающаго химика».

Вечерняя поверка оказалась самой обычной. Двух Мишеней уже не было, пришёл только капитан Коссарт, объяснивший, что под конец дня роту в очередь обходит один из отделенных начальников.