Домовой не прекратил работать и не взглянул на нее.

– Отсюда, – ответил он.

– То есть ты не один тут такой? – уточнила девочка, оглядываясь.

Казалось, такая возможность домовому не понравилась.

– Нет.

– Но если ты единственный, то откуда ты взялся?

В философских беседах домовой был не силен. Его морщинистый лоб пошел складками, а руки стали двигаться чуть медленнее.

– Я здесь, потому что дом здесь. Не будь здесь дома, не было бы и меня.

Вася из этого ответа ничего не поняла.

– Значит, – сделала она новую попытку, – если бы татары сожгли дом, ты бы умер?

Судя по виду домового, он встал в тупик перед чем-то невообразимым.

– Нет.

– Но ты же только что сказал, что…

Тут домовой резким взмахом рук дал понять, что не желает больше говорить. Впрочем, Вася как раз доела хлеб. Озадаченная, она слезла с лавки, рассыпая крошки. Домовой бросил на нее сердитый взгляд. Она виновато попыталась собрать крошки, но только еще сильнее их разбросала. Сдавшись, она решила убежать, но споткнулась о расшатанную половицу и налетела прямо на Анну Ивановну, которая застыла в дверях с выпученными глазами и раскрытым ртом.

Надо признать, что Вася не собиралась отталкивать свою мачеху на дверной косяк, но она была сильная и жилистая для своего возраста, и умела бегать очень быстро. Вася вскинула голову, собираясь попросить прощения, но изумленно замерла. Анна побелела как полотно, и только на щеках горели красные пятна. Грудь ее вздымалась. Вася отступила на шаг.

– Вася, – заговорила Анна придушенно. – С кем ты разговаривала?

Ошеломленная, Вася промолчала.

– Отвечай, девчонка! С кем ты разговаривала?

Смутившись, Вася дала самый безопасный ответ:

– Ни с кем.

Анна бросила быстрый взгляд Васе за спину. Рука ее резко взлетела вверх, и она отвесила Васе оплеуху.

Вася прижала ладонь к щеке, побледнев от ярости. Из глаз у нее брызнули слезы. Отец достаточно часто ее порол, но серьезно, в качестве наказания. Ее еще ни разу не били по злобе.

– Повторять вопрос не буду! – рявкнула Анна.

– Это же просто домовой, – прошептала Вася. Глаза у нее округлились. – Просто домовой.

– И что это за бес, – визгливо вопросила Анна, – этот домовой?

Растерянная Вася старалась справиться со слезами и молчала.

Анна подняла руку, чтобы снова ее ударить.

– Он помогает по дому, – поспешно пролепетала Вася. – Он ничего плохого не делает.

Пылающий взгляд Анны устремился в комнату, лицо побагровело.

– Убирайся, ты! – завопила она.

Домовой вскинул голову, обиженно и недоуменно.

Анна резко развернулась обратно к Василисе.

– Домовой? – прошипела Анна, наступая на падчерицу. – Домовой? Никаких домовых нет!

Разъяренная и перепуганная Вася открыла было рот, чтобы возразить, но увидела лицо мачехи и поспешно его закрыла. Она еще ни разу не видела такого испуга.

– Убирайся отсюда! – крикнула Анна. – Убирайся, убирайся!

Последнее слово перешло в визг. Вася повернулась и сбежала.

* * *

Тепло от животных поднималось снизу, подогревая сладко пахнущий сеновал. Вася зарылась в сено – замерзшая, побитая, растерянная.

Домовых нет? Еще как есть! Его же все каждый день видят! Он всегда здесь.

Но вот видят ли его? Вася не могла припомнить, чтобы с домовым разговаривал кто-то, кроме нее самой. Но, конечно, Анна Ивановна его видела. Она крикнула ему: «Убирайся!» Так ведь? А может… может, домовых и правда нет? Может, она сошла с ума? Может, ей предстоит стать юродивой и побираться по деревням? Но нет: юродивым покровительствует Христос, они не такие порченые, как она.

От всех этих размышлений у Васи заболела голова. Если домового нет, то как же остальные? Водяной в реке, леший среди деревьев? Русалка, полевик, банник? Она их всех придумала? Она сумасшедшая? Или это Анна Ивановна сумасшедшая? Как бы ей хотелось посоветоваться с Олей или Сашей! Они бы все знали, и никто из них не стал бы ее бить. Вот только они были очень далеко…

Вася уткнулась лицом в ладони. Она не знала, сколько времени так лежала. По полутемной конюшне скользили тени. Она немного подремала, как это бывает с усталыми детьми, а когда проснулась, свет стал совсем серым, и ей дико хотелось есть.

Вася с трудом разогнулась, открыла глаза и обнаружила, что смотрит прямо в глаза странному человечку. Она горестно застонала, снова свернулась клубочком и втиснула кулачки в глазницы.

Однако когда она снова подняла голову, глаза по-прежнему остались рядом, все такие же большие, карие и спокойные. К ним прилагалось широкое лицо, красный нос и косматая седая борода. Существо было совсем небольшим – не выше самой Васи – и сидело на охапке сена, разглядывая Васю с сочувствием и любопытством. В отличие от аккуратно одетого домового, этот человечек был одет в разномастные обноски, а ноги у него были босые.

Все это Вася успела разглядеть до того, как крепко зажмурилась. Однако нельзя же было вечно сидеть тут, в сене: наконец она собралась с духом, снова открыла глаза и робко спросила:

– Ты бес?

Тот ответил не сразу.

– Не знаю. Может, и так. А что такое бес?

Голос маленького человечка был похож на ржание добродушной лошади.

Вася немного подумала.

– Громадное черное существо с бородой из пламени и раздвоенным хвостом, которое хочет завладеть моей душой и утащить меня на муки в яму с огнем.

Она снова уставилась на человечка.

Чем бы он ни был, под это описание не подходил. Борода у него была совершенно белая и не горела. Он выворачивал голову, изучая заднюю часть своих штанов, словно ему нужно было убедиться в отсутствии хвоста.

– Нет, – ответил он, наконец. – По-моему, я не бес.

– А ты и правда здесь? – спросила Вася.

– Иногда, – безмятежно ответил человечек.

Это Васю не слишком успокоило, но чуть подумав, она решила, что «иногда» предпочтительнее, чем «никогда».

– А! – сказала она, утешившись. – А кто ты тогда такой?

– Я смотрю за лошадьми.

Вася глубокомысленно кивнула. Если есть маленькое существо, присматривающее за домом, то, конечно, должно быть и еще одно на конюшне. Тем не менее, девочка уже научилась быть осторожной.

– А… тебя все могут видеть? Люди знают, что ты здесь?

– Конюхи знают. По крайней мере, они оставляют мне угощение холодными ночами. А вот видеть меня никто не может. Кроме тебя. И еще одной, но она никогда не приходит.