Через зарешеченное окно посмотрите на белое облако в солнечный день. Закройте на несколько секунд глаза и снова посмотрите на облако. Закрывайте-открывайте глаза минимум десять раз в течение одной минуты. Не ленитесь делать упражнение каждый раз, когда судьба подарит вам солнечный день.

В положении сидя…

Продолжать Валентин мог долго и, если бы до него этого не сделал американский врач, наверняка написал бы книгу о том, как быстро и без очков улучшить зрение.

– Ноль пять, – удивленно объявил окулист, взглянув на Валентина так, как зоолог – на неизвестное науке животное, – такого и у молодых-то не встретишь.

Аврабий отвернулся и замолчал, издавая при этом какие-то странные звуки – то ли носом, то ли горлом.

– Знаешь что? – глухо сказал он, – ты это… В общем, не надо больше спирта. Я тебя так лечить буду.

Повернувшись, он показал Касапу катящиеся по щекам слезы и, если ошалевшему Валентину не померещилось, улыбку бесконечно счастливого человека.

– Вы что, плачете? – спрашивает адвокат, и его лоснящееся лицо неестественно вытягивается.

Валентин быстро утирает слезу кулаком и отрицательно машет головой.

– Это его требование, – оправдывается адвокат, – я же сказал Николаю Семеновичу. Если у вас проблемы со зрением, мне не трудно зачитать. Но он настоял, чтобы вскрыли и читали вы лично. Вы, кстати закончили?

Валентин кивает.

– Есть вопросы, замечания?

Валентин разводит руками – какие, мол, еще вопросы?

– Так что, будем подписывать? – говорит адвокат и достает из внутреннего кармана пиджака ручку.

Валентин не в силах оторвать взгляда от кончика пера.

– Вам ничего не грозит, – заметив смятение Касапу, начинает убалтывать адвокат, – совсем наоборот.

Да-да, золотое перо. Неужели «Паркер»?

–…Ваше признание избавит общество от высокопоставленного коррупционера.

Валентин берет поданную адвокатом ручку, но разглядывает свою кисть. Он не хочет, чтобы адвокат заметил, как рука дрожит.

–…Да еще в органах внутренних дел.

Перебирает пальцами ручку, будто приручает. Может, и вправду гибель в спасении, а спасение – в гибели?

–…А вам Николай Семенович обязательно поможет. Как только станет депутатом.

Чуть не подбрасывает ручку вверх движением большого пальца. Было бы это так просто: орел или решка! Увы, в этот раз решает не жребий.

–…Вот выйдете через шесть месяцев, заживете прежней жизнью.

Шесть месяцев! Еще полчаса назад Валентин готов был ликовать: всего шесть месяцев! Но ведь старый шакал должен сидеть в норе, верно?

–…Да что прежней – лучше, конечно, заживете!

Рассеянным взглядом Валентин скользит по трем листкам на столе.

Чуть слышно вздохнув, резко заносит «Паркер» над головой адвоката.

* * *

Послесловие к неизданному

Сложная и необычная эта задача – послесловие к книге, которая не издана и вряд ли когда-нибудь будет издана. Более того, к книге, которая, по большому счету, не написана. Ведь, как справедливо отмечает автор этой загадочной книги, нет смысла вспоминать то, что никогда не найдут.

С чем же мы имеем дело? С мистификацией? Капризом автора? Или роковой цепью случайностей, сопровождавшей, как утверждает автор, судьбу его книги?

Как бы то ни было, а любой мало-мальски уважающий себя критик в рецензии на произведение, которому мы собираемся посвятить ближайшие 3—4 страницы, непременно попытался бы ответить на вопросы, не столько поднимающие его самого на качественно новую ступень в серой окололитературной массе, сколько обнажающие срез скрытых смыслов исследуемого материала, о которых, скорее всего, не догадывался даже автор. Современный рецензент будет, безусловно, прав, избегая безнадежно устаревших клише в оценке любого произведения, таких как: единство формы и содержания, художественная ценность и т. д. – тех самых, наиболее субъективных и неоднозначных категорий, оценка которых может несколько раз меняться с «плюса» на «минус» и наоборот в течение жизни одного поколения, не говоря уже об эпохах. Современной наукой доподлинно установлено, что единственными объективными критериями оценки любого литературного произведения являются: а) личность автора и б) обстоятельства создания – широкая категория, охватывающая целиком т. н. внешний фон – от социально-политических среды, в которой проживает автор до обстоятельств его личной жизни.

В нашем случае критерии объективной, а не умозрительной оценки произведения вырисовываются настолько рельефно и ярко, что вычленение ценности рецензируемой работы представляется процессом скорее техническим, нежели творческим.

Вот эти критерии:

а) харизматичность личности автора;

б) цель написания работы;

в) неординарная судьба произведения.

Начнем с пункта а). Никого не удивил тот факт, что в течение нескольких лет Николай Семенович Мунтяну скрывал, что пишет книгу. Ни у кого не возникло вопросов и после того, как об этой книге, уже завершенной автором, так никто и не узнал, включая самых близких ему людей. В этом нет ничего удивительного, ведь автор – бывший вор, проведший в общей сложности восемь лет в заключении и оказавшийся на рубеже эпох одним из флагманов рыночной экономики в Молдавии.

Рыночной, как он сам любит повторять, во всех смыслах экономики. Отдадим должное остроумию господина Мунтяну, ведь с начала девяностых годов двадцатого века он является бессменным директором Центрального кишиневского рынка. А еще взглянем с другой стороны на его странное молчание и не будем поспешно списывать его на застенчивость графомана. Версия о том, что автор якобы испугался показаться смешным в глазах молдавского научного, литературного и бизнес-сообщества, также не выдерживает критики, разбиваясь об один-единственный контраргумент – сомнительный проект по защите кандидатской диссертации. Сомнительный даже с точки зрения таких сомнительных категорий, как единство формы и содержания и научная ценность. Фактически его кандидатская диссертация является переводом с английского работы, изданной в США еще в 1986 году, что не помешало автору успешно защититься и даже издать на ее основе отдельную монографию тиражом в 10 тыс. экземпляров – беспрецедентный факт для специализированных научных трудов, изданных в Молдавии.

По всей видимости, источники загадочной книги Н. С. Мунтяну и не менее странного отношения автора к собственному труду нужно искать в другом. Как нам кажется, в сложной на первый взгляд комбинации двух приведенных выше критериев – а) и б).

И действительно, возможно ли найти другую, более очевидную цель написания данной книги, кроме попытки автора избавиться от груза собственной харизмы, раскопать, если хотите, второе и возможно настоящее «я» под толстым слоем стереотипов – как собственных, так и общественных? А может быть, справедливо допущение, что автор попытался избавиться от обоих своих актуализированных «я». Можно ли утверждать, что неизданная книга – манифест, яркий протест как против уголовника, вора, рецидивиста, с одной стороны, так и против бизнесмена, чиновника и общественного деятеля – с другой, хотя все эти ипостаси умещаются в одном человеке? Если следовать этой логике до конца, неизбежен вывод, что истинной целью неизданной книги являлось не обнаружение второго «я», а полная денонсация своего договора с обществом, поиск принципиально иного измерения, в котором возможна личность автора без ее непосредственного контакта с социальной средой. В пользу этой последней версии говорит и факт неиздания, а если быть до конца честным, ненаписания, хотя к этой, одной из многочисленных загадок книги, наиболее применим сомнительный тезис автора о роковой случайности.