– Вы всегда такой оптимист, милорд? – Корнелия приподняла брови, выражая недоверие. – Боюсь вас разочаровать.

– Вот как? О, не бойтесь, мэм. Меня редко постигает разочарование, – сказал он, подводя ее к двери дома.

– Не будьте так самоуверенны, – тихо возразила Корнелия.

Виконт искоса бросил на нее взгляд, в котором плескалось веселье и было что-то еще… что-то в глубине его глаз, что окончательно лишало ее покоя.

– Поживем – увидим. – Гарри стукнул кольцом в дверь и, приподняв шляпу, проговорил: – Не смею больше злоупотреблять вашим временем, леди Дагенем.

Поклонившись, он повернулся и стал спускаться по лестнице. Внизу он остановился и бросил через плечо:

– А кстати, Нелл, друзья зовут меня Гарри.

Корнелия вошла в дом и, стягивая перчатки, почувствовала, как дрожат ее руки. Верно, от холода, решила она, энергично растирая их по пути в гостиную. Но, пройдя несколько шагов, передумала и вместо гостиной направилась наверх, к себе в спальню. Она вдруг поймала себя на мыслях о Стивене. Ей вспомнилось то утро, когда он на корабле «Виктория» отправлялся на войну, чтобы принять участие в сражениях под командованием адмирала Нельсона. Он поцеловал и обнял ее на прощание. А она все цеплялась за него. Чувствовала ли она уже тогда, что он не вернется?

Неужели это было три года назад? Порой Корнелии казалось, что с тех пор минуло гораздо больше времени, а иногда – будто это произошло не далее как вчера. Стивен так никогда и не увидел Сюзанны. Как полагала Корнелия, ребенок, вполне возможно, был зачат в их последнюю ночь накануне его отъезда.

Она вошла в свою комнату и закрыла дверь. В камине тускло горел огонь, и она склонилась к очагу, чтобы согреть озябшие руки. Есть ли жена у виконта Бонема?

– Я вас не понимаю. – Высохший человек за письменным столом в высоком доме на Грейз-Инн-роуд, постукивая ножом для разрезания бумаг по исцарапанной столешнице, впился холодным взглядом в своего собеседника. – Что значит «его там не было», Виктор? С тех пор как вы его там спрятали, у англичан еще не было случая заняться поисками. Мы следим за ними так же, как они за нами. Известно, что виконт пытался проникнуть в дом и один раз его приняли. Однако, не зная, где спрятан предмет, того времени, что он там провел, было недостаточно, чтобы заняться поисками. И потом, англичане не сняли наблюдения с дома, как сделали бы это в том случае, если бы заполучили вещь.

– Да, милорд. Вы правы, – согласился Виктор. – Я не знаю, почему его не оказалось там, куда я его положил. – Мужчина был мал ростом, худ и жилист и ловко проникал в узкие щели приоткрытых подвальных окон. Он смял шляпу в руке. Джентльмен, допрашивавший его, один из лейтенантов Фуше, пользующихся у него наибольшим доверием, был не из тех, кто понимает, и тем более прощает, провалы. А Виктор провалил дело. Похищение ему удалось, но довести дело до намеченного конца он, увы, не смог. Вторая попытка завершить начатое, не обещавшая на первый взгляд никаких осложнений, закончилась полным поражением с пальбой из мушкетона и невероятным хаосом.

– Так подумайте, – настоятельно посоветовал ему его собеседник, накрывая ладонями нож. – Он оказался не там, где вы его спрятали. Почему?

– Кто-то, верно, переложил его в другое место, милорд, – ответил Виктор, уткнувшись глазами в выцветший ковер под ногами.

– Подите прочь! Вы мне больше не нужны. – Милорд махнул рукой по направлению к двери, и Виктор стремительно вылетел из сумрачного кабинета, не веря собственному счастью. Фуше, глава французской тайной полиции, требовал от своих офицеров абсолютной, не исключающей проявлений жестокости, преданности интересам Франции, каковая была свойственна ему самому.

Счастье Виктора оказалось скоротечным. До улицы он не дошел. На площадке между пролетами темной лестницы, спускавшейся в тесный холл, ему вонзили в шею нож. Виктор почти ничего не почувствовал – лишь мимолетное чувство потери – и медленно, держась за балясину, сполз на пол.

В тот момент, когда агент заплатил за свой провал, человек в сумрачном кабинете аккуратно положил свой нож для разрезания бумаг на стол. Кто-то в доме на Кавендиш-сквер обнаружил предмет. Положительный момент – единственный положительный момент – заключался в том, что истинное предназначение этой вещи им неизвестно. Ночные вторжения теперь бесполезны, следовательно, нужно искать иной подход – доступ в дом, который не вызывал бы подозрений.

Он взял со стола маленький колокольчик и позвонил, затем из стоявшей рядом фляжки наполнил бокал и поболтал содержимым, задумчиво вглядываясь в янтарные недра. По комнате распространился дивный аромат коньяка.

– Вы звонили, милорд. – В кабинете бесшумно возник человек. С продолговатым лицом с выступающими скулами и резко очерченным носом, он был худ настолько, что в свете лампы почти не отбрасывал тени.

– Да, Жан. – Милорд с одобрением пригубил коньяк и поставил бокал. – Что известно о женщинах, поселившихся на Кавендиш-сквер?

– Мы собрали досье, милорд, но в нем мало интересного. У них, судя по всему, нет никаких тайн. С вашего позволения… – Жан выскользнул из комнаты и спустя несколько мгновений вернулся с пачкой бумаг. – Изволите ознакомиться с ним лично или желаете, чтобы я изложил вам суть?

– Изложите, – махнул рукой милорд и снова взял бокал.

Он молча слушал рассказ Жана о серых, бедных событиями жизнях трех женщин из Рингвуда, что в графстве Гемпшир, которые в настоящее время обитали на Кавендиш-сквер.

– Что-то все же должно быть… какая-то зацепка… кто-то… – проговорил он, когда Жан умолк. Милорд протянул руку к бумагам и щелкнул пальцами. – Не может быть, чтобы у трех человек совершенно не было никаких секретов. – Он пробежал глазами верхнюю страницу. – Или у кого-нибудь из их близких. – Он взглянул на Жана поверх листка бумаги. – Раскопайте мне что-нибудь, Жан. Что-нибудь или кого-нибудь.

– Oui, milord.[6]– Жан попятился к двери.

– Да побыстрее, Жан.

– Oui, milord. – Дверь за ним бесшумно закрылась.

Человек за письменным столом сделал еще глоток коньяку, придвинул лампу поближе и, сосредоточенно сдвинув редкие брови, погрузился в изучение документов.

На следующее утро Гарри заглянул в «Брукс». Перекинувшись шутками кое с кем из знакомых, он побродил по игровым залам и, не обнаружив того, кого искал, собрался уходить. Забирая у эконома шляпу и перчатки, он увидел, что в клуб вошел герцог Графтон.

Держа шляпу в руке, Гарри поклонился отцу своей покойной жены.

– Ваша светлость.

Герцог, гневно раздув ноздри, демонстративно повернулся к нему спиной.

Мгновение Гарри смотрел ему в спину, затем надел шляпу и решительно спустился по лестнице на улицу. Как всегда в ответ на оскорбление герцога его лицо осталось непроницаемым. После смерти своей жены Гарри постоянно культивировал в себе бесстрастность, ибо это было единственным способом сохранить достоинство. Четыре года назад, когда закончилось следствие по делу смерти Анны, в ходе которого была доказана его невиновность, он стал держаться так, словно все осталось позади. А герцог, упорно не желая принять заключение суда, лишь выставлял себя в глупом свете в глазах всех окружающих, но только не в глазах старой гвардии – своей семьи. Остальному обществу было удобно иметь короткую память. Слишком уж много было вокруг свежих скандалов, дающих повод поразвлечься. И общество утратило к делу интерес, а герцог остался с битой картой на руках.