Его губы, язык, такие же настойчивые и агрессивные, как и он сам, переплелись с ее губами, легко подчиняя себе ее поцелуй. Впрочем, «легко» было не совсем точное слово. Его поцелуй был жадным, требовательным и лучше всяких слов говорил о его желании. Он затронул в Розалин какие-то ей самой неведомые струны, ибо она стала целовать его в ответ с такой же неистовой страстью, словно никак не могла утолить свой чувственный голод.

Розалин не помнила, как долго продолжался поцелуй. Когда он закончился, она была в полузабытье и с трудом переводила дыхание. Придя в себя, она обнаружила, что сидит у него на коленях, и он удерживает ее в этом положении. И как это он еще не бросил ее на заднее сиденье!

Конечно, Торн и понятия не имел о заднем сиденье автомобиля, и Розалин не собиралась раскрывать ему эту тайну. Но если бы он знал об этом, она не нашла бы в себе сил отказаться, и это ее пугало. Она была так околдована их поцелуем, что, вероятно, и не заметила бы, как лишилась невинности.

Розалин боялась встретиться с ним взглядом и прочесть в его глазах желание, которое вновь заставило бы ее целовать его.

Прерывающимся голосом она заметила:

— Ну вот, теперь, я думаю, мы оба немного… успокоились.

"Успокоились»! Если бы! Тем не менее она попыталась слезть с его колен, но он ее не пустил, удерживая обеими руками.

Розалин заглянула ему в лицо. Огонь в его глазах почти погас, но взгляд все еще был напряженным и пристальным — слишком пристальным, чтобы она могла его долго выносить.

— Нам нужно ехать, Торн.

— А мне нужно…

— Помолчи, — быстро остановила она его. — Я поцеловала тебя, чтобы отвлечь твое внимание от машины, но наше соглашение остается в силе.

— Нет, соглашение нарушено: ведь я касаюсь тебя руками. — Его бедра внезапно качнулись вперед, и он добавил:

— И своим телом. Ты получишь ответы на все свои вопросы, но ты теперь не запретишь мне делать то, чему сама первая подала пример.

Розалин покраснела: он был прав — поцеловав его, она спровоцировала его прикосновения. Во всяком случае, он так считает, и ему безразлично, что она будет говорить в свое оправдание. С ее стороны было бы сущим лицемерием снова приказать ему держаться от нее подальше. Она должна это сделать, но не сейчас.

— Мы это потом обсудим. А теперь отпусти меня чтобы я могла отвезти нас домой.

Он немедленно повиновался, и она быстро развернула машину. Однако чтобы выбраться на дорогу, ей пришлось быть очень осторожной и внимательной, и она ни разу не взглянула в сторону Торна. Как он чувствует себя теперь, она не знала.

Минуту спустя она вдруг обнаружила, что на ней нет очков ч ветер треплет распущенные волосы. Значит, он снова снял с нее очки и распустил пучок, а она даже не заметила! Вероятно, он выкинул очки в открытое окно. Она попыталась припомнить, не взяла ли с собой другой пары, но это было маловероятно.

Впрочем, ее это не особенно заботило. Она предвидела, что Торн поспешит воспользоваться своим преимуществом, как только она даст ему шанс. Ему не нравились очки, поэтому он не преминул избавиться от них, как только у него появилась такая возможность, и к черту ее мнение на этот счет. Он действовал как типичный средневековый мужчина: мнение женщины он ни во что не ставил и предпочитал все делать по-своему.

А потому бесполезно сердиться по этому поводу. Торн просто был самим собой. То, что его вызвали в XX век, не могло так сразу изменить его привычки или сделать его более…

Розалин была так погружена в свои размышления, что не заметила встречную машину. О Боже, да это огромный грузовик! Она же забыла сказать Торну, что эти безлошадные повозки могут быть разными по форме и по размерам. Кинув в его сторону быстрый взгляд, она увидела, что к нему возвратилась прежняя напряженная скованность: пальцы побелели, вцепившись в рукоять кинжала.

— Закрой глаза, — предложила она.

Она не ожидала, что он ее послушается, но он сделал, как она велела. Однако его тревога только возросла, и Розалин быстро добавила:

— Грузовик с нами не столкнется — он проедет по другой стороне дороги и через несколько секунд окажется позади нас.

— Розалин, отпусти меня.

Господи, как же она раньше-то об этом не подумала, чтобы избавить его от этого ужаса?

— Хорошо, ты свободен. Я позову тебя снова, когда вокруг не будет…

— Я благодарю тебя, — сдержанно произнес он, — но я имел в виду, чтобы ты позволила мне открыть глаза.

— Что? — Он не стал повторять, и в этот момент грузовик пронесся мимо. Розалин облегченно вздохнула. — Теперь, Торн, ты можешь открыть глаза. Он проехал.

Он открыл глаза и окинул ее свирепым взглядом.

— Никогда больше не запрещай мне смотреть в лицо опасности, женщина. Или ты хочешь сделать из меня труса?

— Да о чем ты? И почему ты не исчез, когда я разрешила тебе?

— Зачем же мне исчезать? Ты ведь остаешься здесь.

Гостиная в Кейвено-коттедже была отделана в изящно-старомодном стиле. Стены были украшены темно-вишневыми драпировками и обшиты панелями красного дерева. Под потолком видела огромная люстра, и в свете множества свечей, отражавшемся в стеклянных хрусталиках, сверкало столовое серебро. Миссис Хьюмс превзошла саму себя: Розалин сообщила ей, что к обеду будет гость.

И теперь, когда этот гость сидел наконец за накрытым столом, Розалин чувствовала себя более спокойно. Как только они приехали в коттедж, Торн сразу же захотел осмотреть дом, и она согласилась показать ему комнаты — за некоторым исключением. Ей совсем не хотелось, чтобы он увидел кухню со всеми электрическими штучками, и ей стоило немалых трудов увести его из той части дома.

К счастью, в целом дом был довольно старомодным и, вероятно, почти не отличался от того, что Торн видел в последний раз, когда его вызывали в XVIII веке. Больше всего из современных новшеств его поразили выключатели. Он просто не мог пройти мимо них спокойно: в каждой комнате щелкал ими по несколько раз. На телевизор он даже не взглянул, а Розалин и не собиралась пока объяснять ему, что это за штука, а тем более включать его. Может быть, через несколько дней, когда он совсем освоится в ее времени, но только не сейчас, после мучительного переезда на автомобиле.

Розалин успела отключить стереосистему и телевизор, но она совсем забыла про телефон: он зазвонил, и она машинально сняла трубку и стала говорить. Это был Дэвид, который сообщал ей, что собирается лететь во Францию на выходные — повидаться с Лидией.

Торн не отводил от нее изумленных глаз в течение всего разговора, из которого он слышал только отрывочные фразы. Когда Розалин наконец повесила трубку, ей пришлось снова двадцать минут подробнейшим образом объяснять, как теперь общаются люди, находящиеся за сотни и тысячи миль друг от друга даже в самых удаленных точках земли. Торн посмотрел на тонкий телефонный шнур, тянущийся к стене, и недоверчиво хмыкнул, всем своим видом показывая, что его так просто не проведешь.