– Если не было бы риска, мессир, где была бы тогда дружба? Идите с Богом и не беспокойтесь обо мне, но спешите, прошу вас!

Закончив на этом разговор, Жак пожал руку молодому человеку, затем помог Катрин перебраться через камни разрушенной стены. Впереди открывалось свободное пространство. Путники находились на небольшом плоскогорье, где гулял ветер, а дальше начинались холмы. Какое-то время они шли молча, по-прежнему ведя лошадей под уздцы. Ночь не казалась такой темной, а возможно, просто привыкли глаза. Катрин могла различать деревья, голые ветки которых гнулись от порывов ветра. На развилке дорог, отмеченной горкой камней, Жак остановился.

– Здесь мы расстанемся, Катрин. Эта дорога, – сказал он, показывая на правую, уходящую вверх, – моя. Она ведет в Клермон, откуда я спущусь в Прованс. Ваша – вот эта, левая. На небольшом расстоянии отсюда вы найдете приход Сент-Альпиньен, где, если хотите, можете дождаться рассвета и немного отдохнуть.

– Об этом не может быть речи! Я хочу ехать как можно дальше от тюрьмы Обюссона. Но мне жалко с вами расставаться.

Желая продолжить разговор в одиночестве, они, не сговариваясь, отошли в сторону от развилки, оставив Сару и брата Этьена освобождать копыта лошадей от тряпок. Катрин испытывала грусть от расставания с Жаком. Он представлял ту опору, мужскую ободряющую силу, которой Катрин лишилась после бегства Готье и которой ей теперь так недоставало. Предутреннее время давило на нее своей безнадежностью, тревогой, неизвестностью этих незнакомых дорог, на которые им предстояло вступить. Здесь, у развилки дорог, мысль о настоящем домашнем очаге, нормальной жизни мучила ее особенно остро. Инстинктивно она схватила руку Жака и не выпускала ее, пока слезы не навернулись на глаза.

– Жак, – причитала она, – неужели я приговорена к вечному бродяжничеству, к бесконечному одиночеству?

Напряженное лицо меховщика выражало жалость. Лицо Катрин, обращенное к нему, было столь притягательным, таким красивым, что даже темной ночью, если бы его глаза были закрыты пеленой, он не смог бы отказаться от сумасшедшей мысли, посетившей его умную голову. Он не понимал, что Катрин испытывала временную депрессию, порожденную ночью, холодом, усталостью. В свою очередь, он сжал ее руки и притянул их к своей груди.

– Катрин, – вскрикнул он, и его голос наполнился бессознательной страстью, – не будем расставаться! Едем со мной! Мы отправимся на Восток, в Дамаск. Я сделаю вас королевой, я принесу к вашим ногам все сокровища Азии. С вами и для вас я сделаю невозможное!

В нем вспыхнул такой огонь, что своим дыханием он обжигал лоб Катрин. А у нее прошла минутная слабость. Она была счастлива встречей с Жаком и грустила о расставании, но так ли он ее понял? Потихоньку она высвободила руки и улыбнулась.

– Мы так устали и были так перепуганы, что потеряли разум, не так ли, Жак? Что вы будете делать со мной в ваших деловых путешествиях? И что будет с вашим грандиозным планом, который должен принести несметные богатства и процветание?

– Какое это имеет значение! Вы стоите дороже целого королевства! С первой же минуты, когда я вас увидел в свите королевы Марии, я знал, что для вас я могу отказаться от всего, покинуть всех.

– И даже Масе и детей?

Наступила тишина. Жак напрягся при упоминании о жене и детях. Она услышала, как напряженно он дышал. Голос вернулся к нему, далекий, глухой, но упрямый.

– Даже их… да, Катрин!

Она не дала ему времени продолжать. Опасность была слишком очевидной. Уже давно она догадывалась, что Жак испытывал к ней нежные чувства, но никогда не предполагала такой любви. Он не был человеком, с которым можно было заходить так далеко. Нельзя ловить его на слове, чтобы он отказался от всего ради нее – от будущего, семьи, богатства. Она покачала головой.

– Нет, Жак, мы не будем делать такой глупости, чтобы жалеть потом. Я говорила так из-за усталости, возможно, из-за малодушия, а вы из-за слишком большой горячности. И вам и мне есть что делать в этой стране. А потом, вы любите Масе, даже если в какой-то момент вам показалось, что это не так и вы хотели ей причинить страдание. Что же касается меня, мое сердце умерло, так же как и мой муж.

– Ну что вы! Вы слишком молоды, слишком красивы, чтобы не сказать больше.

– И все-таки это так, друг мой, – сказала Катрин, выделяя слово «друг». – Я всегда жила, дышала, страдала ради Арно де Монсальви. Жизнь, любовь, смысл существования всегда были связаны с ним. С тех пор как его не стало, я – тело без души, и это, безусловно, хорошо, потому что позволит выполнить задачу, поставленную мной.

– В чем эта задача?

– Не имеет значения! Но она может стоить мне жизни. В таком случае помните, Жак Кер, что от вас зависит будущее Мишеля де Монсальви, моего сына, и молитесь за меня! Прощайте, мой друг!

Стягивая свое манто, развевавшееся на ветру, Катрин повернулась, чтобы присоединиться к Саре и брату Этьену. Скорбный протест Жака долетел до нее, как дуновение ветра:

– Нет, Катрин, не прощайте, а… до свидания!

Ее лицо под капюшоном искривила гримаса: те же самые или почти те же самые слова она кричала на пустынной дороге в Карлате, обезумевшая от страданий, но настойчивая в надежде, которая не хотела умирать. Те же слова, да… но лишенные мученья. Беспокойная жизнь снова захватит Жака, как только поворот дороги их разъединит. И очень хорошо, что это будет так!

Она наклонилась к Саре, сидевшей на камне и кутавшейся от холода, протянула руку, помогая встать, и улыбнулась брату Этьену.

– Я заставила вас ждать, простите меня! Мэтр Кер просил передать вам привет. А теперь нам пора в дорогу.

Не говоря ни слова, они отправились в путь. Кривая дорога спускалась к пруду. Появившийся месяц рисовал на воде муаровые дорожки. Сев на лошадь, Катрин посмотрела назад. Слабый свет позволил ей различить силуэт Жака, плащ которого полоскался на ветру. Не оборачиваясь, он скакал в гору. Катрин вздохнула и распрямилась в седле. Эта сентиментальная слабость, проявленная ею, будет последней до падения Ла Тремуя. В опасном дворцовом мире, куда она направлялась, не было места для подобной слабости.

Стоя перед глубоким проемом окна замка в Анжу, Катрин рассеянно смотрела на улицу. Она была такой усталой после многодневного путешествия, что совсем потеряла интерес к окружающей жизни. Недавно, когда вместе с Сарой и братом Этьеном они достигли берегов Луары, она едва не упала в обморок от голода и истощения.

Последние двенадцать дней они продвигались через провинцию Лимузен, охваченную голодом и разорением, через Марш и Пуату, где кровавые следы английского разбоя были видны повсюду. Путников подстерегали холод, бандиты, голодные волки, завывавшие вблизи деревенских околиц и амбаров, служивших Саре, брату Этьену и Катрин убежищами. Питание стало проблемой, и каждый раз поиски еды, которой было все меньше и меньше, превращались в сложную операцию. Если бы не было монастырей, открывавших свои ворота перед братом Этьеном, и охранной грамоты королевы Иоланды, Катрин и ее спутники наверняка умерли бы от голода, так и не добравшись до Анжу. Молодая женщина наивно думала, что в герцогстве Анжу, любимом краю Иоланды, все эти кошмары кончатся. Но стало еще хуже!