– С недавней поры Ур ех дерзают нападать на своих господ! – сетовала княгиня.

– А ты больше держи их в железах и томи работой! – проворчал сын боярский. – Сколько у тебя рабов-самоедов в Кодском городке?

– Иначе нельзя обращаться с Ур ех, дикими людьми, пожирателями сырой оленины, – убежденно сказала княгиня Анна.

Женщины устроились на ночь в юрте. Княгиня уступила государыне свою мягкую постель за равдужной занавеской, а сама легла рядом. В темноте мерцали красноватыми отблесками угли костра, разведенного на камнях в центре юрты. Старуха прислужница следила за тем, чтобы костер не погас и дым поднимался вверх к отверстию в середине натянутого на жерди потолка. Старуха ворошила угли и монотонно напевала по-остяцки. Марья спросила княгиню, о чем она поет?

– Однако это старинные сказания о нашем народе Хурун ех – людях городов. О том, как они брали Соровый городок у Белогорской горы. У наших врагов был волшебный пояс, который предупреждал их о нападении. Предводитель Хурун ех – хурун урт – очень хотел завладеть волшебным поясом. Однажды пояс попал в его руки. Он улегся на пояс и спрашивает: «Кто теперь сможет у меня пояс отнять?» Смотрит, а пояс уже на лиственнице висит. Стал дерево пилить, а из нее кровь пошла…

Марья поежилась, представив себе лиственницу, сочащуюся кровью, и попросила рассказать другую былину. Княгиня крикнула что-то старухе, та послушно запела о другом. Княгиня перевела в нескольких словах. Жил на Нижней Оби богатырь по прозванию Лонха лал’ ас вусты хуй, что значило «На лыжах незастывшую Обь переходящий человек». Прозвище ему дали за чудесную способность бегать на лыжах так быстро, что вода была для него, словно твердый наст. Решил он отобрать у самоеда Сос-Торума невесту, косатую красавицу, дочь старика Размашистой руки. В жарком поединке богатырь отрубил самоеду ноги по колено. Безногий самоед вырвался из свадебного полога, обернувшись горностаем. Остяцкий богатырь бросился за ним в погоню и всякий раз, когда настигал горностая, отсекал часть его туловища. От зверька осталась одна самоедская голова, которая скатилась в кровавую реку. Избегнув меча остяцкого богатыря, голова самоеда взмолилась: «Пусть люди самоедской земли принесут сюда в качестве кровавой жертвы хвостатых и шерстистых собак. Ты же не говори в чуме, наполненном женами, что тебе удалось содрать с богатыря Сос-Торума его головную кожу».

– Нет ли у вас сказаний без крови? – взмолилась Марья.

– Будь по твоей воле, царица! – сказала княгиня, крикнув старухе, чтобы она замолкла. – Поведаю тебе о великом потопе. Сама расскажу, что слышала девочкой от старых людей. За семь дней шаманы начали прорицать о приближающемся времени огня и воды. Они били в бубны, гадая о том, как можно спастись. По их совету люди стали строить лабыт лаур полет пор – семислойные плоты, сделанные из семи бревен в семь слоев, покрытых семислойным пологом из кож осетра и стерляди. И вот свершилось пророчество шаманов. Недалеко от Березова-городка росла священная береза с семью отростками от вершины. Однажды береза упала и из-под ее корней начала бить вода. Люди укрепляли это место, но никак не могли остановить поток. Вода била вместе с огнем и кипела, как сосуд на костре. Напуганные люди сели на свои семислойные плоты, и их понесло вниз течением Оби. Женщин и девок на плоты не брали, их все равно пожирала вода с огнем. Спасались только мужчины и невинные девочки, еще не знавшие мужчин. Семь дней вода кипела. Нижние слои плотов разбивались, верхние слои пологов сносило. Много народу тогда погибло, но благодаря шаманам сохранился род людской.

После обильного угощения Марью клонило в сон. Она спросила сквозь дрему:

– Ваши шаманы… умеют предсказывать будущее?

– Однако духи открывают им все тайны. Все сбывается. Особливо правильно предсказывает Медный Гусь. Сходим к нему завтра, царица? Я спрошу о том, вернутся ли из похода мои люди. А ты спроси Гуся, о чем пожелаешь.

– Добро! – пробормотала Марья, закрыв отяжелевшие веки.

Перед ее глазами катилась окровавленная горностаевая голова, которую подхватили бурные потоки воды, извергавшиеся из-под корней березы. На семислойном плоту ее понесло вдаль, покачивая на волнах. Голос остяцкой княгини доносился откуда-то издали, потом затих. Она погрузилась в глубокий сон.

Утром княгиня Анна вместе с Марьей отправилась к Белогорскому шайтану. Их сопровождала свита, а за свитой вели красивого оленя, облаченного в дорогой зипун. Марья спросила княгиню:

– Пошто скотина в зипуне?

– Раньше приносили в жертву человека… Не всегда… только по важным случаям… Ну сейчас тоже можно, когда русских рядом нет… А зипун на олешке, чтобы Медный Гусь ведал, что жертва вместо человека.

Женщин на остяцкое мольбище не допускали. Княгиня думала, что для невесты Белого царя сделают исключение, но шаманы оказались непреклонны. Впрочем, они не хотели ссориться с могущественной кодской княгиней и поступили хитро, сказав, что окажут великую милость и вынесут Медного Гуся к священному кедру за оградой. Священный кедр рос на краю обрыва. Его ветви были увешаны лоскутами ткани, кожи и меха. Каждый мог помолиться у дерева и пожертвовать что-нибудь в знак почтения к духам. Пока посланцы бегали к шаманам и обратно, княгиня завязала на ветке кедра лоскут бархата, который, не задумываясь, оторвала от длинного рукава своей шубы. В завершение она достала нательный крестик и поцеловала его, прошептав то ли молитву, то ли заговор, воздавая должное и остяцким духам, и Богу христиан.

Из-за частокола появился шаман в малице из волчьих шкур, весь обвешанный звериными зубами. Его темное лицо, каждый вершок которого покрывала татуировка, было сосредоточенно. Двое прислужников несли за ним тяжелого идола, закутанного в красное сукно.

– Медный Гусь! – благоговейно шепнула княгиня Анна.

Прислужник расстелил на снегу шкуру росомахи и осторожно поставил на нее тяжелое божество. Шаман ударил в туго натянутый бубен и закружился вокруг Медного Гуся. Потом он остановился, трижды поклонился идолу и сдернул сукно. Взору открылась бронзовая птица, державшая в когтях круг с золоченой стрелкой посредине. По краям круга шли выпуклые латинские цифры. Марья сразу же вспомнила боевые походные часы со слоном, стоявшие в светлом чердаке Анастасии Романовой. Бронзовая птица, принесенная из святилища, весьма походила на изделие нюрнбергских мастеров, учеников славного Питера Хюнберна, изобретателя часовой пружины. В кремлевском тереме позолоченный слон переступал ногами и поднимал вверх хобот. Любопытно, что делает птица, если, конечно, ее хитроумный механизм не испорчен.

Марья шагнула к часам и поискала глазами рычажок для завода. Он оказался примерно на том же месте, что и в часах со слоном. Она взялась за него перстами, повернула несколько раз вокруг оси, взводя пружину. Шаман в ужасе пытался перехватить ее руку, но она оттолкнула его и поставила стрелки на полдень, украшенный позолоченным солнцем. Раздался перезвон с хрипотцой – все-таки часы немного попортились. Птица подняла голову, открыла клюв и распустила пышный бронзовый хвост, оказавшись не гусем, а павлином. Двенадцать раз клюв открылся и закрылся в такт хриплому пению. Возвестив полдень, павлин сложил хвост и замер.