Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А теперь она моя… Открытая и доступная. Безропотная, жаждущая ласки. У меня до сих пор темнеет в глазах от желания прощупать границы ее согласия, залезть ей под кожу или в голову, чтобы понять, что ею движет? Отчаяние, страх или влечение ко мне? Нет, точно не последнее, хоть Насте и было со мной хорошо. Ну, как хорошо? Все же для меня? Поэтому хорошо было только мне. И будет… Не собираюсь я ее ублажать и растекаться перед глупышкой лужицей – пусть знает свое место. Любовница, содержанка – кто угодно, но только не моя женщина… Ей она быть отказалась. Да и я предельно ясно указал ее место – прислуги…
Настя равнодушна ко мне, поэтому не испытала обиды от такого сравнения. Или происшедшее сломало ее окончательно? Так, что пустым и незначительным стало все? Она просто мне благодарна… И трахается из благодарности. А чего ты хотел, Бес? Любви?
Шумно выдыхаю и откидываюсь на спинку кожаного кресла. За окном щебечут птицы, ярко светит осеннее солнце, а пожелтевшие листья колышутся от ветра. Хороший день, чтобы куда-то выбраться. Еще и суббота… Бросаю взгляд на часы – уже девять… Наверное, Настя спит? Нежится в удобной постели, в то время, как я провалялся без сна до утра… Так и не мог отпустить ее из мыслей… Боролся с возбуждением, осознавая, что желание никуда не делось – оно притупилось на миг, а потом вспыхнуло с новой силой…
Тогда я не знал, какая она… Не видел, какими бывают ее глаза, когда она возбуждена – ярко-синими вместо голубых, с расширившимися зрачками, не слышал ее прерывистого «Бесо…», не пробовал ее острого язычка, так старательно ласкающего мой рот…
– Че-ерт… – произношу вслух, на миг почувствовав себя мудаком.
Поднимаю трубку стационарного телефона и звоню Нине Васильевне.
– Настя уже проснулась? – прокашливаюсь, стараясь придать голосу нарочитое равнодушие.
– Давно! Такая умница, Бесо Георгиевич, она мне уже на варенье яблоки помогла порезать и сливы. За все хватается – и посуду помыла, и…
– Как это, зачем? У нас нет прислуги? Или кто-то в отпуске? – рычу в динамик, чувствуя, как сердце захлебывается от злости.
– Она просто сказала, что ей нечем заняться. Скучно. Занятий сегодня нет в университете, вот она и… А вы категорически против? Вы тогда скажите домашним, да и самой Насте, чем она может заниматься в доме, а чем нет? Вас не поймешь, Бесо Георгиевич! – строго отсчитывает меня Нина Васильевна. Пожалуй, она единственная в доме, кто не боится меня одернуть.
– Ладно…
– Так что вы звоните? Настя покушала, съела кашу и выпила чай. Об этом я тоже должна докладывать?
– Нет, конечно, нет. Скажи, чтобы поднялась в кабинет.
– Слушаюсь.
Вот же язва… А Настя… Это она в отместку мне так делает, да? Поднимаюсь с места и подхожу к окну, испытывая непреодолимое желание запустить кулаком в стену. И чего я злюсь? Чего хочу от нее, черт?
– Бесо, – слышу ее тихий голосок за спиной. – Привет, я вот… Пришла. Ты звал?
– Дверь запри, – отвечаю хрипло.
Она послушно выполняет приказ и подходит ближе. Сегодня у нее коса… Толстая, спускающая по плечу почти до пояса. Прищуриваюсь, цепляя взглядом все – раскрасневшиеся щеки, алые, припухшие губы, блестящие глаза. Воздух мгновенно пропитывается ароматом яблока, сливы и ванилина… У меня крышу рвет от желания ее взять. Трахать так, чтобы между нами стерлись границы…
– Иди сюда, – шепчу чуть слышно.
Она бесшумно приближается ко мне. Неуверенно вскидывает руки и обнимает мои плечи.
– Бесо…
Боже, я свихнуть от ее голоса… От ее сладких ароматных губок на своем лице. Умница девочка, понимает без слов – приподнимается на носочках и целует меня. Касается кончиком языка моего подбородка, шеи, зарывается пальцами в волосы на затылке. А я стою как истукан, позволяя ей меня «благодарить».
На ней сегодня трикотажные свободного кроя штаны и белая футболка, на ногах махровые ярко-розовые носки. Домашняя, теплая, доступная и вся моя…
– Я хочу тебя, – сиплю, фиксируя ее лицо ладонями.
– Хорошо, – шепчет она.
Наверное, я ждал немного другого, например, «и я тебя», но разочарования не показываю – подталкиваю ее к большому лакированному столу и усаживаю на край. Нетерпеливо стягиваю с Насти футболку. Затем нежно-розовый лифчик в цветочек… Ее тяжелые груди словно вырываются на свободу. Мгновенно заострившиеся соски почти царапают мои горячие шершавые ладони, прерывистое дыхание опаляет шею… Она тоже хочет… Подается вперед, ерзает, будоража во мне все то же гадкое желание ее помучить, проверить, на сколько ее хватит?
Стаскиваю ее штаны вместе с трусиками и широко развожу девичьи ноги, вдыхая пряный аромат ее возбуждения. Она и там до черта красивая – гладенькая, розовая, нежная. И влажная, до хуя влажная… Так что пусть засунет свое «хорошо» куда подальше. Скольжу пальцами по ее набухшим складочкам, наблюдая, как Настя закусывает нижнюю губу и сдерживает всхлип.
Пот ползет по спине, когда я стягиваю штаны и врываюсь в нее. Прижимаю к себе, вонзаясь на всю длину… Чувствую, как по ее коже струится дрожь, а грудная клетка поднимается, словно в нее замуровали кузнечные меха… Вижу, как стремительно синеют радужки… Ускоряюсь, трахая ее так грубо, насколько могу. Давай, глупыш, скажи, как тебе больно или плохо… Покажи свое лживое смирение. Но она молчит. Ждет, когда все это закончится, не смея и слова вымолвить.
Кончаю ей на живот, наблюдая тень разочарования, мелькнувшую во взгляде… Я все могу – принудить ее, купить, заставить. Взять ее тело. Но не могу подчинить себе ее мысли и чувства – они всегда будут принадлежать ей… Интересно, о чем она сейчас думает? Вытираю ее бумажными салфетками, лежащими на столе, и помогаю подняться.
– Настя, ты можешь помогать Нине Васильевне, если тебе так хочется. Но я не требую этого. В доме есть те, кому платят за уборку и мытье посуды, – произношу сухо, натягивая брюки.
«Ну же, крошка, напомни, как я сравнивал тебя
