- Ты чего, блядь, неформал? - начал быковать один из гопников, хватая меня за ворот пальто. Вместо ответа я ударил его тыльной стороной ладони в глаз, хорошо так приложил, что он отлетел к противоположным дверям, а другой гопарь получил от меня ногой по яйцам, и упал на сидящих старушек. С офицера я сбил фуражку, а очкастого крепко схватил за кадык. Очкастый захрипел, его глаза начали вылезать из орбит. Он попытался нанести мне боковой удар, но я блокировал его локтем. Портвейн стоял с растерянным видом. Я продолжал сдавливать кадык очкастого мудака, я хотел, чтобы он обоссался, ведь от удушья люди обделываются. Краем глаза я заметил, как из другого конца вагона, работая локтями, пробирается здоровенный мужик в синем плаще и берете, надетом на военный манер - он явно замышлял что-то недоброе в отношении нас с Портвейном. Я успел отпихнуть от себя очкастого, который так, сука, и не обделался.

Мужик в синем плаще открыл перед моим носом какие-то красные корочки, крепко схватил меня за рукав пальто и сказал мне:

- Таких, как ты, я убивал в Афганистане!

Я понял, что меня свела судьба с каким-то долбанутым «воином-интернационалистом». У мужика, которого я ударил в рыло, под глазом успела образоваться гематома. На местах для инвалидов причитали старухи, одна из них протянула бедолаге пятак:

- На, сынок, возьми, приложи под глаз, чтобы синяк не разлезся…

Тот благодарно кивнул бабке, взял было пятак, но потом передумал и вернул его обратно.

Поезд доехал до «Технологического института» - наша остановка. Двери открылись, и я двинулся, чтобы выйти из вагона, но «воин-интернационалист» меня не отпускал, я рванулся вперед и вылез-таки из вагона, но за мной, помимо Портвейна, который наверняка был не рад, что стал виновником такого расклада, вылезли и остальные участника разборки. Мужик в берете навалился на меня всей массой, обхватил сзади рукой за шею и начал выкручивать руку. Сзади меня ударили по почкам, я повернул голову и понял, что это меня ударил мужик, которого я приложил по яйцам в вагоне. Я притворился, что сдаюсь, и как только почувствовал, что «интернационалист» ослабил хват, резко повернулся запястье, вырвал руку и что было силы ударил по харе того, кто засадил мне по почкам, у того из носа брызнула кровь, мужик растерянно заморгал свиными глазками. «Интернационалист» умело ударил меня носком ботинка под колено, я упал, и он вновь обхватил меня за шею:

- Здоровый, гад, - прошипел он, отдавая мне должное.

У меня оставался один шанс освободиться от захвата: согнуться почти пополам и бросить «интернационалиста» через себя, что я и сделал. У меня неплохо получилось - пригодились навыки, приобретенные в секции дзюдо. Нельзя сказать, что «интернационалист» перелетел через меня, он перевалился, как мешок, но если бы Портвейн помог мне подняться, мы бы убежали. Но Портвейн наблюдал за этой сценой с обреченным видом, его держал за рукав тот самый очкан, что первым до нас докопался. Портвейн мог легко вырваться, но он не использовал шанс, не решился. Раздался милицейский свисток. Прибежал запыхавшийся мент.

- Что здесь происходит?!

- Товарищ капитан. Эти люди напали на нас за то, что мы развернули флаг с орденом Ленина, и начали нас избивать, - я в принципе не врал, так оно и было.

Мужик в берете поднялся с пола, отряхнулся и прошипел мне:

- Ну ты подлец!

Потом он достал из кармана свои корочки и развернул их.

- Товарищ подполковник, сейчас мы во всем разберемся, но вам придется подняться в пикет, дать показания, - ментовской капитан сразу подтянулся.

- Я бы этим сволочам!.. - распалился военно-морской офицер.

- Товарищ капитан, этот офицер пьяный, они на нас напали, мы защищались.

Но корочки мужика в берете произвели на мента магическое действие. В пикете очкастый, военмор и мужик в берете, который оказался подполковником войск МВД (двое их добровольных помощников исчезли, как только появился мент), дали показания, мол, мы, пьяные, глумились над изображением Ленина, они нас пытались образумить, мы в ответ начали оскорблять их, а потом и вовсе - начали с ними драться. Я пытался протестовать, обличать противников во лжи. Меня распирало от возмущения, и я постоянно вскакивал на ноги. Портвейн сидел понурый, молчал.

А мент лишь отвечал мне:

- Сядь, успокойся, суд разберется.

- Товарищ капитан, отметьте, что этот морской офицер - пьяный, от него пахнет!

- Я же сказал - сядь!

Мент зафиксировал показание троицы, и блюстители чистоты образа Ленина ушли.

- Мы еще встретимся, - бросил мне на прощание подполковник МВД.

Как только троица ушла, мент облегченно вздохнул.

- Да, ребята, попали вы в историю… Молите Бога, чтобы подполковник в суд не пришел. Если он даст показания, вас закроют.

- Так ведь они сами на нас набросились!

- Вот его показания, а суд будет читать их, а не вас слушать, здесь написано, что он показал вам… вот тебе, Жвания, он показал удостоверение офицера Министерства внутренних дел, потребовал успокоиться, а ты начал его обзывать нецензурно, оказывал сопротивление при задержании. Три года тебе светит, Жвания!

Меня переполняла ярость, настолько очевидной была несправедливость, а вранье - явным.

Мент забрал наши с Портвейном паспорта и выдал повестки в суд.

- Я в суд не пойду, а то меня точно посадят. Наплевать на паспорт, у меня есть еще военный билет.

Я все еще надеялся, что судьи примут во внимание мои показания и оправдают меня. В назначенный день я явился в отдел милиции при метрополитене Московского района, оттуда меня отвезли в суд. Я не знал, что вслед за милицейской машиной на такси ехала мама.

Судья зачитал показания троицы и спросил меня, раскаиваюсь ли я в хулиганстве.

- А почему я должен раскаиваться?! Где те люди, которые меня били? Почему не отмечено, что военно-морской офицер был пьяный? Почему в суд не вызвали людей, которые напали в метро на меня и моего товарища?

- Так, понятно - вы не раскаиваетесь. Приговор - пятнадцать суток исправительных работ.

Я опешил. Не то чтобы меня испугал приговор - я не находил слов от возмущения. В этот момент в зал вошла мама, она сказала судье, что я погорячился, что я работаю, и если я отсижу пятнадцать суток, меня с работы выгонят… Судья смягчился и смягчил приговор - сто рублей штрафа. Учитывая, что я зарабатывал сто двадцать рублей в месяц, для меня это была большая сумма.

Менты, правда, отдали мне флаг, а офицер, который вез меня в суд, посоветовал впредь быть осторожней.

После этого случая Портвейн стал тише воды и ниже травы. Он сидел на квартире нашего общего приятеля Пабло и мрачно бухал. Когда кончалось спиртное, он переходил на корвалол.

- Ара, я виноват в этой истории, я тебе отдам деньги за штраф, но не сейчас, позже, - иногда обещал он мне, но я понимал, что это - бред его пьяной совести. Если бы он в ходе стычки в метро вел себя решительнее, мы бы в милицию не попали. Но иначе Портвейн себя вести и не мог.