Он взглянул на даты. Имена внесли с разницей всего в один день. У обоих не было достаточного количества голосов, чтобы продержаться дольше трехнедельной отметки. Теперь Чарли проверял каждый день и молился, чтобы имена исчезли за нехваткой голосов.

Однако голоса пошли, много, всего за несколько часов до решающего времени. Теперь все. Они умрут.

Они не в регионе Чарли, но станут целью для какого-нибудь другого клана. И хотя это было совершенно не этично, Чарли все воскресенье ездил по городу в поисках телефонной будки, из которой можно было бы позвонить. Он нашел такую на краю платной парковки у железнодорожной станции. Место было достаточно безлюдное: вряд ли кто-то мог бы подслушать разговор. Чарли купил латексные перчатки, чтобы не оставить следов на аппарате. Перевернул стеклянную банку, в которую скидывал мелочь из карманов, выгреб из кучки монет все четвертаки.

Поехал в темных очках и бейсболке, надвинутой на самые глаза. Специально запарковался подальше от намеченной точки и пошел кругами, следя, не увязался ли кто за ним. И наконец потихоньку – словно нырял в ларек с порнографией – скользнул в телефонную будку.

Гора четвертаков оттягивала карманы так, что под их весом сползали штаны. Чарли сунул руки в перчатки и по памяти набрал длинный номер с кодом другого города.

В трубке пошли гудки. Чарли молился, чтобы кто-нибудь ответил.

– Алло?

Мужской голос.

– Пап? – выдохнул Чарли.

– Чарли? – И отец крикнул в сторону: – Милая, возьми второй телефон! Недоучка наш звонит!

Чарли оглянулся на парковку. Вроде никого пока.

– Сколько вам нужно времени, чтобы добраться до Канады?

– Ты что, в Канаде? – спросила мама.

– Да нет! Просто вам с папой надо как можно скорее в Канаду!

Отец хохотнул.

– Учитывая, какая скоро будет война, это тебе нужно косить от призыва!

– А не бросил бы ты колледж, тебя бы призыв не коснулся, – добавила мама.

Спорить Чарли не хотел, но и выдавать своих планов тоже.

– Ты с Вьетнамом не путай, – сказал он. – Сейчас все по-другому.

Дрожащими пальцами он выуживал из кармана четвертак за четвертаком и бросал в щель автомата. Когда монета падала, в трубке звенел сигнал, вроде как маленький колокол. Они говорили, а колокол звонил, звонил, звонил.

Чарли не мог сказать им, что они оба в списке. Даже если он объяснит им ситуацию, они ведь побегут в полицию, а там их сразу убьют. А потом либо полиция, либо еще кто убьет Чарли за донос. Их единственная надежда – бежать из страны. Просто спрятаться не поможет, рано или поздно за ними придут.

– Пап, вот представь, что ты в шлюпке со мной и моим сыном. И я могу спасти кого-то одного. Как ты считаешь, кого мне надо спасать?

Мама ахнула.

– Чарли! У тебя сын?! – В ее голосе были потрясение и восторг.

– Да я теоретически, мам! Кого мне спасать, ребенка моего или вас?

Грядущая бойня обещала возвысить Чарли и всех его потомков в ранг королевских особ. Но при этом грозила уничтожить его родителей. Вот такая проблема. Они оба преподавали в муниципальном колледже, оба отметились в политической жизни города и округа, так что поводов для их устранения у людей наверняка хватало. И все равно – они его мама и папа. Чарли не мог сравнить, кто ему дороже – они или гипотетические сыновья и внуки. Любить родителей бывает сложно. Любовь к еще нерожденным детям безусловна.

Чарли решил подойти к вопросу с другой стороны.

– А если меня призовут? Вы хотите, чтобы я убивал людей?

Отец произнес без малейшей заминки:

– Да, потому что речь идет о спасении страны.

Колокол у Чарли в ухе звонил и звонил.

– А если я погибну? – спросил Чарли, бросая очередной четвертак.

– Боже упаси! – воскликнула мама.

Еще четвертак. Снова звон.

– И что, для спасения страны мне нужно убивать чьих-то родителей? Вы этого хотите?

Пальцы в латексной перчатке совсем взмокли. Чарли сунул руку в карман и обнаружил, что карман пуст. Монеты кончились. Колокол молчал.

– Да, – сказал отец после паузы, – если такова твоя миссия.

Чарли должен был уточнить.

– Вы бы хотели, чтобы я убил чьих-то родителей?

– Что это за звуки? – вмешалась мама. – Ты что, плачешь?

Да, он плакал. Чарли плакал. Шмыгал носом, и слезы катились по его щекам.

– У тебя проблемы с наркотиками? – спросил отец. – Чарли, мальчик мой, ты что-то принял?

Времени уже не оставалось. Чарли сумел выдавить из себя:

– Я вас люблю.

– Ну, а чего рыдать-то? – ответил на это отец.

И связь прервалась.

* * *

В ожидании окончательного решения по итогам проб Грегори Пайпер смотрел телевизор. Телевизор лучше интернета. Если наткнуться на себя по телевизору, это всегда случайно и неожиданно, а потому все еще может впрыснуть эндорфины в кровь. В Сети найти себя слишком легко: вбей поисковый запрос и можешь любоваться фотографиями и видеороликами из своих работ до потери связи с реальностью. «Бульвар Сансет», как он есть. Интернет позволяет человеку проводить в самопоклонении бесконечные часы.

Пайпер размышлял о деньгах. О полученных им десяти тысячах. Следует ли признаться агенту? Сжимая в руке пульт, он рассеянно переключал каналы. На одном из них вдруг возник Джон Уэйн – легкой походкой вышел в центр белого экрана и устремил фирменный цепкий взгляд в камеру. Очевидно, изображение вырезали из старого фильма и перенесли в новый контекст. Сорвав с головы стетсон, он в сердцах хлопнул им по своим пыльным кожаным чаппарахас. «Проклятье, пилигрим! – протянул он с тягучим южным акцентом. – На этот раз я не доскакал до туалета…»

Пайпер щелкнул пультом, и картинка застыла.

Реклама подгузников для взрослых.

Пайпер был потрясен. Видимо, наследники готовы продавать образ Уэйна кому угодно. Такой расклад мало кто из актеров мог предугадать. Той их частью, что осталась жива на пленке, манипулировали с помощью компьютера, заставляли рабски служить своим прихотям, как цифровых зомби. Робин Уильямс первым прописал в завещании полный запрет на использование его образа. Одри Хепберн не была так прозорлива, и теперь ее оцифрованный двойник рекламирует шоколадки. Фред Астер продает пылесосы. Мэрилин Монро приторговывает «сникерсами».

Будто призраки.

После проб фраза «Ссудный день настал» то и дело начинала вертеться у Пайпера в голове, как навязчивая мелодия. Он повторил ее столько раз, что теперь, наверное, до конца своих дней не сотрет из памяти.

Конверт с деньгами он припрятал в кухонном буфете: засунул в пустую коробку из-под хлопьев. Часть из них пойдет на адвоката. Нужно уже наконец составить завещание – чтобы после смерти никто не мог использовать его образ в своих целях. После далекой-далекой смерти, которая наверняка произойдет во сне, в своей постели…