* * *

В Прежние Времена, в том мире, который вам хотелось бы считать еще существующим… Уолтер ехал на запад через Иллинойс. Ехал и распинался, что величайшее доказательство любви заключено в невозможности свести ее к словам. Любовь – это научный эксперимент, который нельзя повторить. Не нужно быть квантовым хирургом, чтобы ее распознать. Она прямо как в том стихе про «гущу схватки первозданных сил». Да-да, в том самом стихе. И мир реально такой, угрюм-безрадостен-уныл…

Похищенный старик в багажнике машины то ли спал, то ли сдох уже, а Уолтер описывал ему Шасту. Всю-всю, с подробностями.

Он предположил, что любовь – это боевая операция, на которую человек выходит каждый день. Операция, завершить которую невозможно до самой смерти. Получается, что истинная любовь – вроде как вылет камикадзе.

* * *

Доусон был твердо намерен не смотреть. Потом все-таки посмотрел и решил, что больше не станет. А потом залез еще несколько раз… и увидел имя.

Счетчик демонстрировал впечатляющие цифры. Чей-нибудь клан – не Доусона, но чей-нибудь обязательно – получит за эту цель большое количество голосов. Пытаться как-то это предотвратить не имело смысла, однако не попытаться Доусон не мог. Однажды Роксана спросит его, что он сделал, и надо будет дать ей ответ.

Доусон купил в придорожном мини-маркете одноразовый мобильник, дошел с ним до середины моста Моррисон-Бридж. В гуле проезжающих машин разговор никто не подслушает. Номер набрал по памяти. Слушал гудки, глядел на темную воду реки Вилламетт и молился, чтобы номер был еще актуальный. Все-таки времени прошло немало.

– Алло?

Молодой парень.

– Квентин? – спросил Доусон.

– Пап? – В трубке гремела музыка. – Пап, я тебя почти не слышу!

– Выключи музыку! – рявкнул Доусон.

Музыку он не выключил, так и продолжал ее перекрикивать.

– Мама здорова?

– Здорова твоя мама, это тебе нужно как можно скорее попасть в Канаду!

Кричать на улице было опасно. Доусон оглянулся. Мимо проезжали машины, но по тротуару никто не шел.

– Ты про войну, что ли? – орал сын в трубку. – Я иду добровольцем. Доктор Штейгер-Десото говорит, таков мой долг как пангендера. Пусть мир знает, что храбрым может быть человек любой гендерной идентичности!

Доусон не совсем понял, что там несет его ребенок.

– Не будет никакой войны!

– Доктор Штейгер-Десото говорит, что эта война необходима для защиты прав человека!

– Я пытаюсь спасти тебе жизнь!

– Доктор Штейгер-Десото говорит, я уже не ребенок!

– Выключи музыку!

Музыка никуда не делась.

– Доктор Штейгер-Десото говорит, я самый лучший ее студент и должен начать мыслить самостоятельно!

Доусон рисковал всем. Если рассказать, как есть, Квентин может пойти в полицию, и тогда убьют их обоих. Роксана останется одна в грядущем новом мире. Хорошо не будет никому. Но Доусон все-таки решился.

– Твое имя в списке тех, кто будет убит!

Сын расхохотался. Он смеялся долго-долго.

– Пап! – воскликнул он, переводя дух. – Я знаю! Правда, круто?

Доусон был в полном замешательстве. А сын продолжал хохотать.

– Я даже проголосовал сам за себя! Фигня это все! – Он вздохнул. – Короче, пап… Ты не волнуйся. Эта хрень теперь… вроде как новый фейсбук.

Доусон попытался объяснить, но в трубке раздались настойчивые гудки.

– Пап?

Гудок.

– Пап, у меня доктор Штейгер-Десото на второй линии.

Гудок.

– Пап, люблю тебя. Увидимся после войны!

И связь прервалась.

Доусон припомнил слова из книги Толботта.

Мы должны убить тех, кто готов заставить нас убивать друг друга.

Он разжал пальцы, и мобильник без всплеска ушел под воду в самом глубоком месте глубокой реки.

* * *

Джамал звонил маме. Надо было сказать, чтобы не ждала его на семейный обед в воскресенье. Звонил он из отеля в Олбани, из гостиной большого номера. Вокруг него на диванах, в креслах и на полу сидели товарищи – жевали заказанную в номер еду и ждали своей очереди. Не весь его клан, лишь часть ударной группы. Пока один звонил домой, остальные молча слушали и пили вино и пиво из мини-бара.

Джамалу хотелось ей рассказать. Чтобы мама узнала про Декларацию Взаимозависимости, про то, что скоро у людей каждой расы будет своя территория, где они сами установят законы, и никаким национальным меньшинствам больше не придется оглядываться на враждебное большинство. Они сами определят лицо своей культуры и детей больше не будут учить, как им стать удобной человеческой колонией для чужой культурной агрессии.

– Что значит, ты не сможешь заехать?! – возмутилась мама.

Джамал рассказал бы ей о своем клане. Впервые в истории передача власти начнет осуществляться не на основании кровного родства и брачных союзов. Он посмотрел на человека, пригласившего его, потом на того, кто пригласил этого человека. Их когорта была лишь малой частью клана, пронизавшего собой всю нацию. Его братство с этими парнями, которые сейчас жуют гостиничную пиццу, сэндвичи и мороженое и делают вид, что не слушают его разговор, это братство основано на взаимном уважении, на доверии, на восхищении. Он теперь звено в цепи людей, среди которых нет врагов. Каждый из них уверен, что Джамал будет героем.

Он почитал бы ей книгу Толботта. Ту часть, где сказано:

Для черного человека последнее дело пытаться стать фальшивым белым.

Для гомосексуалиста последнее дело пытаться выдать себя за гетеросексуала.

Для белого человека последнее дело пытаться строить из себя дутый эталон.

– Джамал? – произнесла мама совсем другим тоном. – Что случилось? Что ты от меня скрываешь?

Если сказать ей одно лишь слово, она тут же вытянет все остальное. Такой уж она человек.

Это была последняя ночь старого режима, и кланы собирались вокруг государственных учреждений. Звенья скрепленных доверием цепей впервые встретились и ахнули от восторга, осознав свою многочисленность. Племена, избранные не из слабейших – из лучших! – ждали в засаде поближе к присутственным местам, куда народные предатели явятся с утра нести службу.

Отдельные ударные группы были отправлены к домам тех целей, счетчик голосов за которые достиг астрономических величин. Остальные просто ждали толпой в боевой готовности. Грядущую задачу никто не обсуждал. Время для обсуждения и планирования прошло. Их действия будут уверенными до автоматизма – как никто не задумывается, что штаны следует надевать раньше ботинок.