Неподалеку от лагеря располагался древний монастырь чудесной архитектуры, и потому компания дружно решила во время дневки отправиться на экскурсию. В лагере должны были остаться только дежурные, выполняющие обязанности повара и сторожа одновременно. Кого выбрать в качестве дежурных, сомнений не возникло. Поскольку у Оли ноги были сбиты до крови и идти в монастырь она не могла, выбор пал именно на нее. И, конечно, с ней должен был остаться ее верный паж Андрей.

Покончив с делами, накупавшись до одури, Оля и Андрей лежали на высоком травянистом берегу и, отгоняя веточкой комаров, которые с упорством мессершмиттов барражировали в воздухе, пытались загорать. Свинцовые тучи вереницей текли к югу с обреченностью баранов, идущих на заклание. По своей джентльменской привычке, Андрей старался не смотреть на крепко сбитое тело девушки, лежащей рядом с ним, но его взгляд точно магнитом притягивали плавные контуры женской плоти. Она была так близко… Он видел ее бледную, местами чуть обгоревшую кожу с розовыми пятнами комариных расчесов, он видел, как резинка от купальника впилась в крепкие бедра, как крупный сосок, похожий на закатившийся под купальник орех, отчетливо вырисовывается под мокрой тканью.

В свою очередь Оля тоже исподтишка рассматривала того, кого она предназначила себе в мужья. Ей нравилась его стройная сухощавая фигура, длинные ноги, покрытые светлым пухом, борцовский разворот плеч, незагорелый торс и смуглая шея. Разморенная жарой, Оля сквозь полуопущенные ресницы скользнула взглядом по ладному телу, задержавшись в том месте, где мужское естество натягивало ткань плавок, но тут же смутилась и закрыла глаза. «Никого нет, — подумала она лениво. — Только мы двое… Неужели он даже не попробует меня поцеловать?»

Разочарование окатило ее холодом с ног до головы — нет, кажется, это солнце спряталось за тучу, и резкий порыв ветра взметнул шумную листву, обдавая прохладой разгоряченные тела.

— Ой, кажется, дождь! — Крупная ледяная капля скатилась по лицу, точно нечаянная слезинка. И сразу же повеяло стылой прохладой приближающейся грозы.

— Надо собрать одежду! — вскинулся Андрей. Пока Оля одевалась, пугливо оглядываясь на набрякшее свинцовой тяжестью небо, Андрей бросился собирать развешенную для просушки одежду — штормовки, насквозь пропахшие дымом костра и запахом дальних электричек, носки, тренировочные брюки.

А ливень уже хлестал вовсю, швыряя пригоршни ледяной воды на его поджарое тело. Река, еще недавно величаво катившая плавные воды вниз по течению, потемнела и угрожающе вздулась, поверхность воды мгновенно вспухла от холодных укусов ливня.

Подрагивая от холода, Андрей забрался в палатку с ворохом сырой одежды в руках. В палатке, нагретой высоким июньским солнцем, было так жарко и томно… Шумели упругие струи, прогибая тканевую крышу, грозно потрескивали старые деревья на ветру, взволнованно вздымая к небу ладони испуганных листьев.

— Ну и ливень! — произнес Андрей, задыхаясь. Сняв промокшее до нитки платье, Оля ждала его в купальнике. Поджав ноги, она расчесывала чуть влажные волосы, напоминая русалку, соблазняющую запоздалого путника. И этим путником, несомненно, был Андрей. Догадывался ли он о далеко идущих намерениях русалки, неизвестно, но его жадный взгляд внезапно вспыхнул и смущенно погас.

— Здесь жарко, — негромко произнесла Оля, искусственно рассмеявшись. — О, да ты весь мокрый! Давай я тебя вытру…

Шершавая ткань осторожно коснулась его груди, нежная рука с остро заточенными коготками ласково прошлась по коже.

— Ты весь дрожишь, — прошептала Оля чуть слышно. — Ты замерз.

Ее пальцы щекотно скользнули вдоль тела, а теплая грудь соблазнительно вздрогнула, когда Андрей, вытянув губы в приступе бессознательного желания, робко клюнул ее в плечо и внезапно отпрянул, испугавшись собственной смелости.

— Какой ты смешной, взъерошенный! — Оля еще ниже наклонила к себе его голову с мокрым ежиком волос. Если это не произойдет сегодня, то не произойдет уже никогда.

Ее губы были такие податливые, а горячее напряженное тело, жадно льнувшее к нему, было таким пьянящим…

Он опомнился только тогда, когда она тонко вскрикнула и затрепетала под ним, точно раненая выстрелом птица, а потом оттолкнула его голову, одновременно изо всех сил прижимая ее к себе.

— Больно! — прошептали ее искусанные, казавшиеся окровавленными губы, а тело блаженно напряглось под ним.

Андрей застыл над ней на локтях, с запоздалым раскаянием осознавая, что он наделал. Эта женщина с влажно алевшим ртом казалась ему жертвой ужасного надругательства, жертвой его преступления. Он жалел и одновременно ненавидел ее. И боялся ее за то, что он с ней сделал, за то, что она позволила ему сделать с ней это, не закричала, не оттолкнула его, не позвала на помощь, а лишь беспомощно металась и стонала под ним, кусая губы и тихонько подвывая в такт его ритмичным движениям. И эта ненависть, причудливо смешавшись со страхом и любовью, осталась в нем на всю жизнь.

Оля потихоньку выбралась из-под него и вытянулась рядом, чутко прислушиваясь к его бурному сбитому дыханию. Ее тело смутно белело в сумраке, а грудь вздымалась и опадала, точно белая пена на гребне волны. Андрей сдавил пальцами виски и зажмурился. Он не мог видеть это ровное, ритмичное движение, которое вновь тянуло его погрузиться в волны подымавшегося в нем желания — вверх-вниз, вверх-вниз… Он шумно выдохнул воздух.

Оля, точно разгадав его мысли и мгновенно устыдившись своей наготы, которая еще несколько секунд назад ее совершенно не волновала, стала торопливо натягивать влажное платье.

— Ты… Ты любишь меня? — неуверенно произнесла она. В ее голосе звучал не вопрос, а утверждение.

Андрей замялся. Его с детства приучили к мысли, что главная обязанность мужчины быть в ответе за все, что совершил. А совершенное ими сегодня безоговорочно предполагало любовь и последующую женитьбу.

— Да… Конечно… — Его голос предательски дрогнул.

— Но ведь это же ничего, что мы до свадьбы… — От смущения Оля не закончила фразу и лишь стыдливо заправила за ухо прядь выбившихся из косы волос.

— Да, ничего, — тускло произнес Андрей. А потом, точно бросаясь с крутого берега в воду, он протянул к ней руку, отыскивая в глухом сумраке смутно белевшее тело, чтобы вновь слиться с ним в волшебном ритме — вверх-вниз, вверх-вниз…

Дождь прекратился, выглянуло солнце, отбрасывая светящиеся пятна на ткань палатки.

— Эй, где вы! — послышались отдаленные, звенящие смехом голоса.

Глухо застегнутая палатка заходила ходуном — дежурные по лагерю лихорадочно натягивали сырые вещи.

А вечером Оля с чувством честно выполненного долга уезжала домой.

Предлогом были сбитые ноги и неудобная обувь. На перроне крошечной безымянной платформы, где ее провожали всем кагалом, она на правах невесты впервые прилюдно приникла к Андрею глубоким чувственным поцелуем. Андрей содрогнулся.

На долю секунды ему показалось, что его ужалила змея.