Его близость, словно ожог электрическим током. Удар — разряд. Яркая вспышка. И легкие отказываются работать нормально, да и в груди трепыхается оглушенное сердце.

А все потому, что наши губы и языки жадно встречаются друг с другом. И облегченные тихие стоны рвут барабанные перепонки. Его ладони осторожно скользят по моему лицу, зарываются в волосы, чуть тянут, прижимая к себе еще сильнее.

Еще!

О, да…

Гордость? Уйди на антресольку, отдохни…

Вскидываю руки и зарываюсь в короткие волосы на его затылке. Льну телом ближе. Голова кружится, кровь вскипает и бурлит на опасных температурах. А я лечу!

В глубокую кроличью нору.

Вместе с ним.

— С ума сойти, Тань, — слышу я его тихий, сбитый страстью шепот, а дальше снова улетаю, когда губы Марка спускаются ниже, целуя мою шею.

А руки…

Боже, как прекрасно чувствовать на себе его руки. Они обжигают, но не ранят, только сильнее наполняют мое тело нетерпением. И хочется уже скорее сгореть с ним. Дотла.

Через ткань блузки и белья, я чувствую горячие пальцы Хана. Они сжимают бусинки сосков, чуть потирают их, а затем и вовсе пощипывают. И приходится нервно свести ноги, потому что в низ живота вдруг неожиданно сильно хлынула вскипевшая кровь.

Меня словно прибивает, а Марк опять набрасывается на мой рот, ритмично толкаясь в меня языком. И с каждым его движением, моя броня все больше трескается и рассыпается. Еще немного и ничего не останется.

— А что это вы тут делаете?

Вырывает нас из пут страсти голос моей соседки. Старушка божий одуван — Серафима Петровна смотрит на нас своими прозрачными голубыми глазками, недоуменно открывая и закрывая рот. Я замираю, пристыженно отводя взгляд, а вот Хан напротив, медленно выдыхает через нос, сглатывает и все-таки поворачивается к той, что посмела прервать его «ухаживания».

Господи ты, Боже мой. Ну что, Тань, растем, да? С офисного стола, да сразу до подъезда доросли. Ну, а что нет?

— Здравствуйте, уважаемая, — охрипшим голосом все-таки выдал Марк, чуть приобнимая меня за талию, — а мы тут…

— Влюбляетесь? — подсказала старушка, улыбаясь полубеззубым ртом от уха до уха.

— Вот да, — кивнул Марк, — полным ходом.

— Ах, молодежь, ну тогда что же это я вам, старая перечница, мешаю тут? Господи, помилуй! Ухожу, ухожу…

И исчезла за своей хлипкой дверкой, а мы так и остались стоять на лестничной клетке рядом с открытой настежь дверью в мою квартиру. Смотреть на Хана мне от чего-то стало до безобразия стыдно, наверное, потому что я сама повела себя чересчур безрассудно.

Еще совсем недавно я выливала на него словесные помои, указывая на дверь, а сегодня вспыхнула в его объятиях как глупая влюбленная корова.

— Тань? — сгребает меня в охапку, пока я отчаянно стараюсь не падать в обморок от всей этой ситуации.

— М-м?

— Ну прости меня, — его губы легко скользят по моей ушной раковине, чуть прикусывая мочку.

— За что на этот раз? — пытаюсь высвободиться из его хвата, но толком ничего не выходит.

— За то, что снова растерял мозги. Я вообще-то шел, чтобы еще раз попытать счастье и пригласить тебя на свидание. И вот…

И я себя в этот момент почувствовала той самой Серафимой Петровной, которая по два раза в день вызывает скорую из-за высокого артериального давления. Да, да, вот и у меня сейчас вдруг возник особенно сильный скачок. И снова из-за глупой надежды на…на все, черт возьми!

— И вот? — нахмурилась я, а Марк все-таки изловчился и приподнял за подбородок мое лицо, заглядывая в мои глаза.

— Я вообще рядом с тобой себя плохо контролирую, Тань. Хотел красиво, а получилось…

Сказал и вдруг отступил от меня на шаг, упираясь рукой в стену над моей головой.

— Через задницу? — облизнулась я и Марк вдруг прикрыл глаза, издавая тихий стон.

— Да, — как-то слишком грустно выдал начальник, — можно дубль два?

— Ну допустим, — титаническим усилием воли заставила я себя выглядеть серьезной и не улыбаться.

— Спасибо! — заправил мне выбившуюся прядку за ухо.

— Пожалуйста, — сложила я руки на груди и услышала очередной стон, совершенно не понимая его состояния, — да что с тобой происходит?

— Нравишься ты мне, Таня — вот, что происходит! Вся нравишься, — и его большой палец ласково коснулся моей нижней губы, — очень! А еще я жалею, что тогда в школе был таким идиотом. Прости меня, я поступил как жалкий неудачник, а не как мужчина. Мне очень стыдно. Веришь?

— Верю, — отвела я взгляд, но он снова повернул к себе мое лицо, зажимая его в своих горячих ладонях.

— Простишь? — шепотом и прямо мне в губы, так что по телу опять пробежались мурашки оголтелым табуном.

— Прощу.

— А на свидание со мной пойдешь? — потерся носом о мой нос, прикрыв глаза и затаив дыхание.

— Пойду.

Боже, ну как я могу ему сопротивляться? Никак! Не получается!

— Сегодня?

— Сегодня? — обалдело округляю я глаза.

— Я до завтра не доживу, Тань. Пощади!

— А может…?

— А может ты просто скажешь мне «да»?

— Ну…ладно, да!

— Тогда в восемь?

— Боже…

— Еще раз «да», Тань.

— Хорошо. Да, — бурчу я, хотя внутри вся шалею от радости.

О, глупая влюбленная кура!

— Ну наконец-то! — буквально взрывается Хан и смачно целует меня в щеку, пока я просто улыбаюсь, словно махровая идиотка и хлопаю глазами, сама не в силах поверить в то, что согласилась идти с ним.

— Ты… просто… невыносим, — уворачиваюсь я от его губ, которые буквально зацеловывают меня своими короткими жалящими поцелуями.

— Я хуже, Тань, — припечатывает и смеется, словно мальчишка.

— Ой, я, кажется, передумала, — хихикаю как малолетка.

— Я тебе передумаю! И вообще, все, я полетел. А то у меня последние мозги вытекут рядом с тобой. До встречи! Буду в восемь!

Заключительное особенно сильное объятие и он сорвался вниз по пролетам, оставляя меня абсолютно очумело озираться по сторонам, кончиками пальцев дотрагиваясь до своих губ и низа живота, где бушевало адское пламя.

— Ну что, влюбились наконец-то? — скрипнула соседская дверь и морщинистое лицо Серафимы Петровны заинтересованно посмотрело на меня.

— Дак, давно, — прикрыла я глаза и тяжко вздохнула.

А затем развернулась и вошла в свою квартиру, прикрывая за собой дверь. Сползла по ней вниз и прикрыла ладонями полыхающее лицо.

Боже, ты мой! Убегала, убегала, а все равно со всей дури вписалась в этого невозможного мужика.

Снова.

Опять.

Таня

— Нинка, Нин! — стенала я в трубку, прикладывая мокрое полотенце, смоченное ледяной водой, ко лбу.

— Ну, что там у тебя опять приключилось, болезная?

— Хан! — выдала я, объясняя этими тремя буквами все